Орфей и Эвридика

Миф об Орфее и Эвридике лучше всего иллюстрирует глубину, которой может достигать любовь мужчины к женщине. Орфей был сыном Аполлона и музы эпической поэзии прекрасноголосой Каллиопы. Он родился во Фракии, недалеко от реки Гебр. Фракийцы были известны во всей Греции как выдающиеся музыканты, а Орфей заслужил репутацию самого талантливого из них. Когда он играл и пел, никто не мог устоять против гипноза звуков — ни люди ни звери, ни растения ни предметы. Его искусство подчиняло себе буквально все: он имел власть изменять течение рек, сдвигать с места горы и деревья, укрощать диких животных. Его пению было послушно солнце, которое, не успев сесть, покорно снова поднималось на небосклон, окутывая вершины холмов жемчужным светом. В юности Орфей участвовал в походе аргонавтов и, сидя среди гребцов, помог всем не поддаться хрозящему гибелью пению сирен. Их гипнотические распевы обычно заставляли гребцов повернуть навстречу голосам, и тогда корабль разбивался о скалы. Но Орфей противостоял призывным звукам своим пением, и пронзительная чистота его голоса заставила гребцов очнуться и благополучно миновать опасное место.

Мы не знаем, как он повстречал Эвридику, как зародилось между ними чувство, но, вероятно, музыка помогла ему завоевать ее. Эвридика была нимфой — одной из тех девушек, что жили в лесах и пещерах: дитя земли, свободная фея дикой природы. Нимфы охотились с Дианой, пировали с Дионисием и общались со смертными. Порой они даже выходили замуж за смертных. Но Орфею и Эвридике недолго выпало радоваться своему счастью. Вскоре после свадьбы Эвридика, гуляя по лугу, неожиданно повстречала Аристея (одного из сыновей Аполлона), который стал заигрывать с ней. Желая спастись от его притязаний, она вырвалась и бросилась прочь. В гневе она не заметила змеи, дремавшей на тропинке под солнцем, случайно наступила на нее, и та, воспрянув, ужалила нимфу в ногу. Укус змеи был смертелен. Через несколько часов Орфей нашел свою возлюбленную на лугу бездыханной. Сраженный горем, он решил отправиться в подземное царство смерти, надеясь отыскать Эвридику и увести с собой. Певец слышал, что дорога в подземное царство начинается в пещере Тэнара, и отправился туда, прихватив с собой кифару. Ему предстояло путешествие, полное опасностей, но он не мог вынести мысли, что навсегда потерял горячо любимую жену, и верил во всемогущество своего музыкального дара. Он думал: «Пением я сумею покорить дочь Деметры; сумею очаровать и владыку царства мертвых. Я трону их сердца Музыкой. Я уведу мою Эвридику прочь из Аида».

Спускаясь все глубже и глубже по дороге, ведущей в Аид, он играл и пел, сладко и грустно, воплощая в песни мелодии своего сердца. Духи пещеры сжалились над ним и позволили ему невредимым добраться до реки Стикс. Не устоял и Харон против его дара — перевез Орфея на другую сторону реки, в царство мертвых. Цербер, страж Аида, чудовище с тремя головами, телом, усеянным головами змей, и змеиным хвостом, пропустил его. Грустными песнями Орфей околдовал всех в Аиде. Его голос был так прекрасен, что обитатели царства мертвых забыли о своих занятиях и внимали его серенаде. Бог Аид, и тот не остался равнодушным к грустным излияниям Орфея. Музыка вошла в него и смягчила жестокое сердце. И тогда бог Аида оказал Орфею милость, которой до тех пор не удостаивался ни один смертный: он позволил ему забрать Эвридику в царство света. Но при этом Орфей должен был выполнить одно условие.

«Хорошо, — сказал бог Аид, — ты пойдешь вперед, а она будет следовать за тобой. Но помни: когда пойдешь по подземному царству, ты не должен оглядываться. Один твой взгляд до того, как вы оба окажетесь в царстве света, — и ты утратишь Эвридику навсегда». Орфей согласился, пустился в дорогу и, распевая радостные песни, миновал Цербера, переправился через Стикс и двинулся в сторону пещеры. Путь был труден. Тропинка поднималась вверх, и вся она была загромождена камнями. Орфей тревожился, как бы Эвридика не поскользнулась, и старался отыскать самые удобные места. Когда он добрался до пещеры, его пение стало победным. Он одолел последний отрезок тьмы и рванулся навстречу свету. С ликованием обернулся, горя нетерпением увидеть Эвридику, — и тут же с ужасом понял, что сделал это слишком рано: она еще находилась в глубине пещеры и только собиралась перешагнуть заветную границу. Он протянул к ней руки, но она стала таять и стремительно исчезла во мраке, сгинула, успев лишь крикнуть «Прощай!» В отчаянии Орфей бросился за ней в пасть пещеры и принялся умолять Харона снова переправить его в царство мертвых. Жизнь потеряла для него всякий смысл, и он хотел воссоединиться со своей возлюбленной в царстве Аида. Но Харон остался непреклонен. Семь дней провел Орфей на берегу Сикса в горе и слезах. В конце концов с разбитым сердцем возвратился он во Фракию, где три года жил отшельником, сторонясь женщин. В скромном храме он исполнял нехитрые обязанности. Одинокий, он пел свои песни для растений и зверей. И, как и раньше, его голос покорял и трогал природу. Но менады, необузданные спутницы Дионисия, с горящим взором и растрепанными волосами, возненавидели его, главным образом за то, что он не хотел разделить их оргий и избегал женского общества. Они были дикими, грубыми и легко впадали в гнев. Его музыка была им отвратительна, она сводила им скулы и вызывала нервную дрожь. Однажды эта банда полуголых красавиц затаилась у храма; как только показался Орфей, менады, распалившись, бросились на него. Градом полетели в Орфея камни и тирсы, менады когтили, терзали его, потом повалили на траву, стали теребить за ноги, а когда земля окрасилась кровью, разорвали его тело. Голову Орфея и его кифару они бросили в реку. Казалось, с Орфеем было покончено. Но уносимая течением реки кифара вдруг тихо, печально зазвучала, и ей вторил голос, исходивший от головы певца. Все дальше уносили волны Гебра кифару и голову певца, и неслась над водой погребальная строгая песнь.

Ни один миф не нашел такого эха в веках, как этот. Почему Орфей оглянулся Я часто задавала себе этот вопрос. Быть может, он не верил в жестокость Аида Или же он, как обычный смертный, испугался, не слыша за собой шагов Эвридики Полагался ли он на свой дар Владело ли им стремление к саморазрушению Считал ли он, что благодаря своей музыке стал могущественнее богов Была ли это просто оплошность, которой он был обязан своему дару (ведь для вдохновенного музыканта время перестает существовать) Быть может, те, кто сложили этот миф, отдавали предпочтение трагедии, полагая, что иначе история потеряла бы в своей красоте В том ли дело, что боги лучше понимают человеческую натуру, чем сами люди Знал ли Аид, что Орфей обязательно оглянется Не поэтому ли он отпустил Эвридику Если так, то он позволил Орфею достичь заветного предела и возгордиться своей победой, чтобы сильнее насладиться затем злорадством. Может ли дар остаться неоплаченным Содержится ли в этом мифе урок: человек не должен возноситься, ибо худшее происходит с тем, кто пытается превзойти самих богов Или миф просто показывает нам, какова натура музыканта: импульсивный, чувствительный Орфей не способен был подчиниться суровому разуму. В Древней Греции женщина принадлежала мужу, и, возможно, для Орфея вполне естественно было полагать, что она одновременно с ним выйдет из мрака на свет. Кто знает, не была ли трагедия Орфея в том, что он не подумал об Эвридике как о женщине, имевшей свою, отдельную от него судьбу.

В балете Баланчина на музыку Стравинского вина возлагается на Эвридику. Во время пути в мир живых она цепляется за Орфея, дергает его за руки, пытаясь заставить обернуться, и в конце концов побеждает. Она заставляет Орфея снять маску и взглянуть на нее. Таким же образом можно обвинять Еву в совершенном ею грехе. Как бы там ни было, этот миф занимал сердца и умы греков и тех, кто пришел им на смену, как пример преданности, жертвенности влюбленных и могущества любви, которая оказывается сильнее смерти. Миф учит тому, что и после смерти любящих эхо их чувств остается жить среди людей. Оно становится воплощением их судьбы. Миф напоминает нам о бесконечном воскрешении любви, о том, что вера способна вынести нас из глубин ада. Возможно, простая мораль этой истории состоит в том, что, когда любишь, нельзя оглядываться назад.

Из книги Дианы Аккерман «Любовь в истории»