Стихи о Данииле Галицком

Свод краткий летописи как завет
Звучит над пылью семи сотен лет.
Под пеплом лет огнем горят слова,
Их правда и теперь еще жива.
В то время, пруссов всех забрав в полон,
На них пятою наступил тевтон,
И башнями поднялись к вышине
Твердыни меченосцев на Двине.
Пришел закованный в броню злодей
Поработить свободных всех людей.
На двинские крутые берега
Печатью смерти стала их нога.
Горел в краю, где жил латыш и эст,
На белом их плаще багровый крест.
Для хищника, прикрытого плащом,
Был меч крестом, кровавый крест — мечом.
Они путей искали на восток,
Чтоб каждый рыцарь вдоволь грабить мог.
В гранитный Венден издалёка шли
Грабители с немецкой всей земли.
Орда купцов, разбойников, святош
Стекалась из вертепов на грабеж.
Ливонский край пустыней стал тогда,
Оттуда дальше двинулась орда.

Грабитель устремил свой хищный взор
В леса литовские, в лесной простор.
И зазвенели вновь мечи, громя,
Помчались кони, латами гремя,
И грянул клич: «Майн готт! Благослови
Кадить литовским ладаном в крови!»
Огнем и кровью обагрен простор, —
Кричит младенец, брошенный в костер,
А мать кричит, упав на землю ниц
Под тяжестью железных рукавиц.
И умирает муж, пав от меча,
Одно святое слово — «месть» — шепча.
И девушка бросалась на копье,
Боясь, что хищник в плен возьмет ее.
Но держит всё ж литвин свой меткий лук
И, падая, не выпустит из рук.
Зубами в горло вражье вгрызся труп,
Не размыкая посиневших губ.
Пусть стрелами пронзили их сердца,
Они не покорились — до конца.
Борись, Литва! Пройдет столетий ряд,
Тевтоны всё ж тебя не покорят!
И в Балтику, от крови покраснев,
Литовский Неман изливал свой гнев.
А кровь рассеченных грудных ребят
Была узором для тевтонских лат.
Промчались стаи черноперых стрел —
И обезлюдел край и опустел.

И только рыцарская песнь одна
Средь крика воронья была слышна:
«Германский бог! Ты слышишь речь
Тебе молящихся тевтонов?
Рубить и жечь!
Скрижаль законов:
Германский бог — германский меч!
Рабов нам нечего беречь,
Пусть казни будут им наукой.
Рубить и жечь!
Будь нам порукой,
Германский бог — германский меч!
Разбитых пруссов онемечь,
Залей Литву волной кровавой.
Рубить и жечь!
Венчай нас славой,
Германский бог — германский меч!
Путь на восток — путь битв и сеч,
Нависнем тучей мы над Русью.
Рубить и жечь!
Тебе молюсь я,
Германский бог — германский меч!»
И копьеносный рыцарский поток
Сквозь чащи устремился на восток,
И над толпою рыцарей-бродяг
Пылал крестом кровавым мрачный знак.
С земель ливонских рыцарская рать
Шла землю Русскую конем топтать,
Чтоб, как рабы, славяне в дань несли
Меха, и мед, и хлеб своей земли.
Мечтали рыцари: «Пойдем туда,
Где над Днепром сияют города.
На торжища богатые славян
Съезжаются купцы из разных стран —
И генуэзец, и царьградский грек,
Приплывшие из моря устьем рек,
Индийский гость, и перс, и армянин,
И кочевой народ степных равнин.
Там хлеб, меха, и амбра, и шелка.
Ведь славянин — наш раб на все века!»
Скорее на восток! И, вскачь гоня
Железом нагруженного коня,
Скакал кровавый рыцарь всё лютей
По пепелищам и телам людей.
И поползла на Русь издалека
Лесных пожаров дымная река.

И дым и гарь от выжженных пустынь
Донес полночный ветер на Волынь.
На небе отсвет зарева не гас.
Сказал народ: «Враги идут на нас!»
И в лагерь князю весть гонец принес,
Что над Волынью меч тевтон занес.
Но был давно князь Даниил готов
С оружьем встретить вторгшихся врагов.
Он знал, что чужеземцев привлечет
Славянский белый хлеб и сладкий мед.
И наготове он привык держать
Свою одетую в кольчуги рать.
Клич кликнул князь всей Галицкой земли,
Чтоб воины на сбор всеобщий шли.
Услышав клич, узнав, что близок враг,
Натягивает витязь свой шишак.
Испытывает лук свой боевой,
Играя тугострунной тетивой,
И, брызжа искрами, кузнец острей
Оттачивает лезвия мечей,
Чтоб кость тевтонскую двуострый меч,
Пройдя сквозь щит и латы, мог рассечь.
Жена оружье мужу подает:
«Целую сталь. Иди смелей вперед!
Защита нам — оружие одно!
А если нас не защитит оно,
То лучше в битве голову сложить,
Чем подлым беглецом на свете жить!»
Мать сыну в руки подает копье:
«Бери скорей оружие свое.
Как верный сын, иди служить сейчас
Родной земле, она ведь мать для нас!»
Вплетает девушка из длинных кос
В кольчугу золотую прядь волос:
«Надежно будет золотая прядь
Недрогнувшее сердце защищать.
А если б сердцу дрогнуть вдруг пришлось,
То поседело б золото волос!»
Из галицких ворот отряд спешит,
В подольский шлях бьют тысячи копыт.
По Бугу у отвесной крутизны
Плывут с дружиной черные челны.
Труба рокочет посреди Днестра,
Князь говорит дружинникам: «Пора!
Не быть отчизне нашей под мечом
Кровавых крестоносцев!» И шелом
Он надевает на свое чело,
Дав знак, чтоб воинство в поход пошло.
Весь край славянский слышит шаг дружин,
На общий сбор спешащих в Дрогичин.
Волынский лес глухой стеной чащоб
Их обступает средь звериных троп.
Сечется мох копытами коня,
Маячит морок, в глубь болот маня.
То филин ухает, то вдруг реветь
Начнет косматый зубр или медведь.

В дремучей тьме нетронутых лесов
Лишь смолокур живет да зверолов.
Но все из чащ лесных издалека
Спешат, чтоб встретить русские войска,
И все хотят помочь хоть чем-нибудь
И в Дрогичин показывают путь.
По бужским плесам, полным тишины,
Стремятся крутогрудые челны.
Идут дружинники по мураве,
По устланной ромашками траве,
Кричат, увидев князя впереди:
«На поле славы, княже, нас веди!
Пусть знает свора рыцарей-бродяг,
Как реет в сече наш победный стяг!»
Любуется златобородый князь
На рать, что в древний Дрогичин сошлась.
И, как разящая врагов гроза,
Сверкнули молнией его глаза:
«Эй, рыцарская свора, берегись!
Здесь витязи славянские сошлись.
Пусть наши стрелы утолят свой пыл,
Напившись крови из тевтонских жил!
И сук на каждом дереве готов
Для этих бешеных тевтонских псов!
Мы остановим яростный напор
Идущих на восток железных свор!»

Вельможный Бруно, рыцарь и монах.
Смотрел с холма, привстав на стременах.
Он видел дол, раскинутый вокруг,
Лесные пущи, темноводный Буг.
На круче глинистой стоял, тяжел,
Высокий дрогичинский частокол.
За ним скрывалось солнце. Полыхал
По небу блеск огнистых опахал.
На башнях островерхие зубцы
Темнели, как железные венцы.
Всё было тихо за кольцом оград,
И Бруно вдруг откинулся назад.
Ослеп его свинцово-желтый взор
От света, хлынувшего на простор.
В Дрогичине, как солнечный восход,
Открылись створы тесаных ворот,
И первым вышло солнце — словно в бой
Оно вело дружину за собой.
И войско шло за солнцем золотым,
Окутанное в лучезарный дым.
И отражала светлая река
На смертный бой идущие войска.
Шли копьеносцы, молнией струя
Блестящих длинных копий острия.

Шли меченосцы, острые мечи
Держа в руках, как яркие лучи.
Шли лучники, — колчаны их полны
Роями острых стрел, дождем войны.
Полк за полком неудержимо шел,
С холмов стекая на низину в дол,
И строился в порядок боевой
На вязкой топи, скрытой под травой.
И боевым сигналом поутру
Над войском грянул звук тревожных труб!
В раскате трубном грозной тучкой вдруг
Всплыла над войском светлая хоругвь.
В кольчуге и в багряной епанче.
Держа свою десницу на мече,
Князь Даниил проехал. И кругом
Катился тысячекопытный гром.
И гром копыт и трубный грозный зов
Доносится до рыцарских рядов.
Ударили сердца их в сталь кольчуг,
И Бруно мрачно посмотрел вокруг,
И так сказал он рыцарским рядам:
«Страна славянская дается вам!
Кого поймаем, тем петля и меч,
Кто жив останется, тех онемечь!
Вперед, германцы! Острый меч, рази!
Владыками мы будем на Руси!»
И двинулись, как воронье черны,
И вгрузли в топь копытом скакуны,
И брызнула вода из-под земли,
И ветви лоз в печали полегли.

Примяв кустарник топких луговин,
Летит закованный в железо клин.
Разбить он хочет надвое славян
И врезаться в ворота, как таран.
Несутся с криком рыцари быстрей,
О латы бьются крылья их плащей.
На шлемах их, нацелясь на врага,
Торчат зловеще буйволов рога.
Вперед направлен тяжкий копий ряд,
И арбалеты тетивой гремят.
Но вязнут на трясине скакуны,
Железом боевым нагружены,
И бьются, вырываясь из воды,
Расстраивая стройные ряды.
Проклятья, ругань, выкрики угроз
И свист внезапный из прибрежных лоз.
Вонзилась острая стрела, звеня,
В кровавый глаз переднего коня.
Взбесившись, конь поднялся на дыбы,
Рвут удила обвислый край губы.
О ребра ударяют зубья шпор.
Вперед! И конь летит во весь опор.
И снова свист и трепетанье стрел,
И дрогнул ратный строй и загудел.
В траве, в кустах, как ветер в поле ржи,
Скользят славяне, стиснувши ножи.
Вот нож сверкнул — кровь конская, густа,
Бьет из распоротого живота.
Еще несется конь не чуя ног —
Вдруг падает, и вместе с ним седок.
Вонзилось в щель тевтонских лат, дрожа,
Отточенное лезвие ножа.
Так рыцарь пал с конем, еще один,
Нарушивши рядов железный клин.
Но даже павших раненых завал
Лавины яростной не задержал.

Багры дружина русских подняла —
Тащить железных рыцарей с седла.
И, словно празднуя кровавый пир,
Звенит металл поднявшихся секир.
И ждут ряды в молчанье боевом,
Что грянет Дрогичинской битвы гром.
Крик. Конский храп. Тяжелый гул копыт.
Сталь метит в сталь. Удар копья о щит.
Враг налетел. Взвились знамена ввысь.
Ряды столкнулись, сшиблись и сошлись.
Волынец бьет по латам наугад,
И рассыпаются крепленья лат,
Черниговский сермяжный хлебороб
Разит врага копьем граненым в лоб.
Темнеет меч булатный киевлян
От крови, хлынувшей из черных ран.
И галичанин, бердышом взмахнув,
В тевтонский шлем вонзает острый клюв.
Щит давит щит. Костей и копьев хруст,
И голос хрипл, и запах крови густ.
За горло душат, на врага упав.
Железный скрежет. Стук глухой булав.
Стоят над полем пыль, и дым, и чад,
Несутся рыцари за рядом ряд,
И пешую рассыпанную рать
Хотят они железной лавой смять.
Рассыпавшись по рощам и кустам,
Еще сражаются то тут, то там.
И в русские червленые щиты
Тевтонские мечи бьют с высоты.
Вот через поле из конца в конец
В пыли несется к городу гонец.
Ворота вновь закрылись. На стене
Смола в котлах клокочет на огне,
И женщины, проворны и ловки,
Льют варево густое в черпаки.

К стенам! И вдруг из-за прибрежных гор,
С долин, где шумно расступился бор,
Подняв знамена в славе боевой,
Дружина русская помчалась в бой.
И, как орел с добычею в когтях,
Парил над войском серебристый стяг.
«За Русь! За честь!» — и Даниил простер
Могучим взмахом тяжкий шестопер.
И валом конских крупов, крепких тел
Строй витязей славянских налетел,
Тевтоны, дрогнув, обратились вспять —
Пред тучей копий им не устоять.
И в шлемах головы слетают с плеч,
Решетку у забрала рубит меч.
Глядит на смерть в железное окно
Лицо тевтонское, мертво, бледно.
И хищный меч рука не подняла,
И рыцарь тяжко падает с седла,
За ним другой — так сотню раз подряд
О землю грянул лязг пробитых лат.
Увидел Бруно рыцарства разгром,
Надвинул шлем, взмахнул своим мечом
«Коли не славу — смерть себе найду,
Но с битвы я с позором не приду».
Он шпорами окровенил коня,
Крестом кровавым вспыхнула броня.
И Бруно на скаку глядит вокруг,
Где княжеская светлая хоругвь.
Вон там, где сеча снова началась,
Кольчугой золотой сияет князь.
Мечом до князя он прорубит путь!
Коня в галопе тяжком не свернуть.
Летит копье, разрублено мечом,
Летит рука, отсечена с плечом.
Всё ближе цель. Еще один разгон —
И будет меч над князем занесен.
Вдруг кто-то выбежал из-за кустов
И под ноги коню упасть готов.

Конь вздыбился, храпит, от пены взмок
Как тетива — тугие жилы ног.
И лопнули подпруги на седле,
И челкой конь клоняется к земле.
Взметнули чьи-то руки булаву,
И Бруно повалился на траву.
Он захрипел, залязгал и затих
Под тяжестью железных лат своих.
На латы победитель стал ногой,
В лаптях, в рубахе вышитой льняной,
Соратник Данииловых дружин,
Голубоглазый юный славянин:
«Здорово, немчура! Немецкий рак
В железной скорлупе небось размяк.
Лежишь напуган, оглушен. Ну что ж,
Лечили мы и не таких вельмож…»
Тут прискакал князь Даниил с людьми:
«На ноги пса скорее подними!»
Гремя листами перемятых лат,
Встал Бруно и откинулся назад —
Теперь он с князем встретился самим.
«Что, воевода, в плен попал живым?
Пойдешь пешком по долгому пути
И будешь кандалы свои нести.
Ведите! Сам ходить он не привык».
И князь от Бруно отвернул свой лик
И медленно поехал в светлой мгле
По темной, окровавленной земле.

Туман вечерний над землей густел.
Погасли молнии летучих стрел,
И отгремел громами сечи лог,
Где посрамленный враг костьми полег.
«От грома битвы, — молвил войску князь,
Неметчина сегодня затряслась.
Путь на восток ей — путь смертей и бед,
Таким он был и будет сотни лет!
Ведь воины у нас храбры в бою,
И землю мы не отдадим свою.
Утрите пот кровавый. Пусть о щит
Победный меч в последний раз гремит!
Далёко грозным звоном сталь и медь
Должны победу нашу прогреметь.
Звени, оружье, людям весть неси —
Враги не будут править на Руси».
«Воистину!» — сказали все и сталь
Мечей своих простерли грозно вдаль.

Бажан Микола
(Перевод М. Зенкевича)

*****

Даниил Галицкий хану Батыю

Во мне татарского раба
увидел ты, какая блажь.
Да, Русь моя теперь слаба,
а меч твой царствует, и дашь
Немного за мою главу ты,
идущий в пропасть давних снов,
Но князем я рожден, Батый,
и быть рабом я не готов.

Пусть где-то в бездне и плену
изнемогает русич вновь.
Я эту долю не приму,
со мною предки и любовь.
И свет во мраке, слышишь, хан,
Перун на небесах гремит.
Тебе я Галич не отдам,
мой глас над городом летит.

О, князь Роман, как грозен он,
с небес поможет мне отец,
И что там? Это сабель звон?
Начало? Может и конец.
Но этот мир татарских грез
не будет вечною мечтой,
Ты мой покой с собой унес,
но не склонюсь я пред тобой.

И пусть извечная возня
меня на запад бросит вновь,
Батый, ты не пленил меня,
мне смрадом ханская любовь.
За много дней, за много лет
не будет горечи конца,
Но рабства не было и нет,
здесь на земле, где тень Отца.

Я буду в тишине ночной
искать и выход, и покой,
А ты склонился за спиной –
о, хан, не следуй же за мной.
Рассвет, покой и пустота,
и Папа Римский в гости будет.
Короны, пропасть, высота,
и жертвы мир мой не забудет.

Зовет там кто-то: — Даниил,
вернись, родной, спасенья нет.
Холопом ханским быть нет сил,
не буду, странен этот свет.
И там, где есть земля отцов,
Где дедов на поляне плач,
И я смириться не готов,
и мне мигает луч удач.

Пусть Александр несется в плен,
а говорили, он герой.
В тумане грез и перемен
Перун грохочет надо мной.
Мне рабства плен не одолеть,
но и склониться не смогу.
Что остается? Только смерть,
на том, на дальнем берегу.

Но где-то за границей Русь,
мой Галич смотрит сквозь туман.
— Не жди меня, я не вернусь,
и не ярись же, грозный хан.
Пусть под пятой твоей князья,
мне рабства непосилен груз,
Очнется завтра Русь моя,
вот потому за меч берусь…

В грядущем Дмитрий восстает,
и корчится от мук Мамай,
К тебе мой Галич не пойдет,
я буду биться, так и знай.
Смотри-ка, в небесах Перун,
дружина может умереть,
Но не склониться, пусть не врут,
в сражении мы встретим смерть.

И с нами Ярослав, Олег,
и Рюрик будут биться вновь.
Не покоришь ты Русь вовек,
хотя пока над нею ночь.
Мы ждем Даждьбога в грозный час,
нас Велес в этот бой ведет.
Не покорить Батыю нас,
Пусть Русь из праха восстает.

И, снова обнажая меч,
Мы не отступим до конца,
Нам лучше в эту землю лечь,
Чем стать рабами, тень отца
Дорогу преградила мне,
Я вижу, в ярости Роман,
Перун грохочет в вышине.
Не посрамим мы род славян.

Сушко Любовь