Стихи о Толстом Леве Николаевиче

Толстой Лев Николаевич — путей искатель —
Как нам без Бога совершенным стать,
Грехи взыскующий в себе, самокопатель,
Себя не научившийся прощать.
«Залог прощения других — себя прощенье,
Залог любви к другим — к себе любовь.
В Спасителе — спасение и воскрешенье», —
Звучал ему годами тихий зов.
И говорят уже перед самой кончиной
Он в Оптину хотел направить путь.
У Господа желанье искреннее чтимо,
Всегда поболе оно ангельского чина,
И Он сказал:
«Пора душе твоей ко Мне прильнуть!»

Шафран Яков

*****

К нам Лев Толстой
Приходит в раннем детстве.
И с той незабываемой поры
Живут вокруг меня с реальностью в соседстве
Его необычайные миры.
Я в них вхожу, их тайны открываю.
То как Болконский на войну иду,
То как Наташа первый бал танцую
И вместе с нею в луну ночь не сплю.
Сквозь годы вновь и вновь передо мною
Сраженье Бородинское встает.
То падает Андрей, смертельно раненный,
То Пьер снаряды в ящиках несет.
То груды тел, убитых и израненных.
И бегство Бонапарта из Москвы.
Россию на колени не поставили,
Позорный крест с собою унесли.
Я за полночь от книги отрываюсь,
Сквозь сон шепчу героев имена.
Всей жизни мне отпущенной не хватит,
Чтоб до конца познать Толстого Льва.

*****

Я знаю мир души твоей,
Земному миру он не сроден:
Земной мир соткан из цепей,
А твой, как молодость, свободен.
Не золотой телец твой бог,
Не осквернен твой храм наживой.
Ты перед торжищем тревог
Стоишь, как жрец благочестивый.
Ты как пророк явился нам,
Тебе чужды пороки наши
И сладкой лести фимиам,
И злом отравленные чаши.
Ты хочешь небо низвести
На нашу сумрачную землю…
Остановясь на полпути,
Тебе доверчиво я внемлю.
Слежу за гением твоим,
Горжусь его полетом смелым,
Но в изумленьи оробелом
Не смею следовать за ним!

Фофанов Константин

*****

Льву Толстому

Ты — великан, годами смятый.
Кого когда-то зрел и я —
Ты вот бредешь от курной хаты,
Клюкою времени грозя.
Тебя стремит на склон горбатый
В поля простертая стезя.
Падешь ты, как мороз косматый,
На мыслей наших зеленя.

Да заклеймит простор громовый
Наш легкомысленный позор!
Старик лихой, старик пурговый
Из грозных косм подъемлет взор, —
Нам произносит свой суровый,
Свой неизбежный приговор.
Упорно ком бремен свинцовый
Рукою ветхою простер.

Ты — молньей лязгнувшее Время —
Как туча градная склонен:
Твое нам заслоняет темя
Златистый, чистый неба склон,
Да давит каменное бремя
Наш мимолетный жизни сон…
Обрушь его в иное племя,
Во тьму иных, глухих времен.

Андрей Белый

*****

Льву Николаевичу Толстому

Твой разум — зеркало. Безмерное оно,
Склоненное к земле, природу отражает:
И ширь, и глубь, и высь, и травку, и зерно…
Весь быт земной оно в себе переживает.

Работа зеркала без устали идет.
Оно глядит в миры — духовный и телесный;
И повествует нам всей жизни пестрый ход
То с мудрой строгостью, то с нежностью прелестной.

В нем отразился мир с подробностями весь;
Ему препоны нет ни сумрака, ни дали;
И видны там черты, которых люди здесь,
В духовной слепоте, пока не замечали.

Но люди есть еще (и между ними — я),
Чьи убеждения сложилися иначе;
Иные чтут красы земного бытия;
Насущны для других политики задачи…

Но все же ты для нас — светильник на горе.
О, продолжай учить, на старости прекрасной,
О царстве божием, о мире, о добре!
Тебе все ведомо, осмысленно и ясно.

Туманно лишь одно прозренью твоему:
Все сущее твой ум и познает, и судит;
Но грань воздвигнута и гению!.. Ему
Все ведомо, что есть, но темно то, что будет.

Алексей Жемчужников

*****

Лев Толстой

Он жил в Утопии. Меж тем в Москве
И в целом мире, склонные к причуде,
Забыв об этом, ждали, что все люди
Должны пребыть в таком же волшебстве.

И силились, с сумбуром в голове,
Под грохоты убийственных орудий,
К нему взнести умы свои и груди,
Бескрылые в толстовской синеве…

Солдат, священник, вождь, рабочий, пьяный
Скитались перед Ясною Поляной,
Измученные в блуде и во зле.

К ним выходило старческое тело,
Утешить и помочь им всем хотело
И — не могло: дух не был на земле…

Игорь Северянин

*****

В наш тихий уголок, затерянный в степях,
Газеты принесли печальный ряд вестей:
Что болен Лев Толстой, и приговор врачей
Решил, что жизнь его уже не в их руках…

Как сердце дрогнуло пред близкою бедой!..
Поверить не могла я страшной правде слов:
Что наш могучий дуб уже упасть готов,
Наш одинокий дуб, наш великан — Толстой…

И много так прошло мучительных часов.
Как почту я ждала!.. Со страхом и тоской
Газеты развернув, читаю: «жив Толстой».
Он жив, твержу себе, он снова жив, здоров!

Наш светоч не погас, наш дуб ещё стоит,
Не преклонив главы под гнётом долгих лет,
Он песней новою встречает свой рассвет
И, презирая ложь, о правде говорит!..

Галина Галина

*****

Гоним был за правду, но цель он имел.
Против властей, не только, восстать он посмел
Глазам открыть суть, людей научить,
Поменять хотел мир, в запрет говорить.

Сам жил примером, ходил босиком.
Писал он о Вере всем людям пером
У себя был отвергнут, но принят тайком,
Всей общинной был признан большим мудрецом.

О люди, не будьте нелепы, вы слепы!
Не будьте жестоки, прошу!
Сколько можно безумно свирепо,
Разрушать те плоды, не вину душу.

Филоретов Наум

*****

Графу Л. Н. Толстому

Как ястребу, который просидел
На жердочке суконной зиму в клетке,
Питаяся настрелянною птицей,
Весной охотник голубя несет
С надломленным крылом — и, оглядев
Живую пищу, старый ловчий щурит
Зрачок прилежный, поджимает перья
И вдруг нежданно, быстро, как стрела,
Вонзается в трепещущую жертву,
Кривым и острым клювом ей взрезает
Мгновенно грудь и, весело раскинув
На воздух перья, с алчностью забытой
Рвет и глотает трепетное мясо, —
Так бросил мне кавказские ты песни,
В которых бьется и кипит та кровь,
Что мы зовем поэзией. — Спасибо,
Полакомил ты старого ловца!

Афанасий Фет

*****

Льву Толстому

Годы проходят и скоро столетье
С картины из прошлого смотрит на нас,
Немного сутулясь, чуть-чуть изподлобья,
Печально и мудро старик-седовлас.

В рубахе холщовой и лаптях мужицких,
Прошедший дорогами русской судьбы,
Такой же, как книги, несдержанно честный,
Такой же уставший, как мы, от борьбы.

Любивший так страстно, любовь до заката
Сберечь не сумевший в размерности дней,
Устроил себе он подобие ада
На радость служителям местных церквей.

Вместивши в себе благородство породы,
Души простоту и России всю ширь,
Позора не видел ее, благодарный
Тому, кто уйти в бытие разрешил.

Ушел без оглядки, снесенный в могилу
Шальным ветерком из просторов глуши,
Оставив в наследство загадку живую
Одной миллиардной российской души.

Новожилов Николай

*****

Слава Богу Лев Толстой
Не бывал в Стокгольме,
Нобелевской ни одной
Не было у Лёвы…
Патриотом наш граф был,
Он любил Россию,
Ей как надо он служил,
Верил в её силы.
Западный знавал он мир,
Знал свою страну,
Был уверен, что вампир
Ввяжет нас в войну.
Он готовил свой доклад
На конгресс о мире,
Но попятились назад
Сразу заправилы,
Испугавшись, что Толстой,
Взбудоражит массы,
Запад против Льва стеной
Выступил вдруг разом.
Настоящий Лев, наш дед,
Бился за мир нА смерть,
Льётся в книгах его свет
Добрый нам на память!

Балыкин Владимир

*****

В Поляне Ясной с березкой белой,
С уютом дедовских времен,
Где жил философ престарелый,
И каждый в мире знал о нем.

Он не кривил душой пред знатью,
Любил Ивана — дурака,
Друзей имел он не по платью,
Понятен был для мужика.

Он шел к простым людям с советом,
Порой учился сам у них
И потому он стал поэтом
И в жизни многое постиг.

Его работник и хозяин,
И в армяке мужик Аким,
Иван Ильич — несчастный барин,
Что умереть не мог один.

О, если б дать Толстого в лицах,
Ведь каждый тип его живой,
В лесах, в деревнях и в столицах
Они свершали подвиг свой.

Толстой, Толстой, твоя фигура
Ясна, правдива и проста,
Проснется в песнях трубадура
Твоих исканий красота.

Наш ум не раз еще вернется
К идеям чистым и простым,
С Иваном вместе посмеется
Над чертом хитрым и пустым.

В Поляне Ясной с березкой белой,
С уютом дедовских времен,
Там в кабинете опустелом,
Осталось так же, как при нем.

Там все былою жизнью дышит,
Чарует прелестью своей,
Лишь только он уже не пишет,
Спит вечным сном в тени ветвей.

Твой облик строгий, мной любимый,
С пытливой зоркостью очей,
Стоит, как призрак, над могилой
Счастливой родины моей.

Ты — Диоген страны безбрежной,
Родился в наш тревожный век,
Ты вопрошал с тоской мятежной,
Скажите, где же человек.

Искал его в дворцах, в платах,
Искал в простой курной избе,
И не мундир, армяк в заплатах,
Понятен, близок был тебе.

Ты к сердцу бабы Акулины
Умел так просто подходить,
Твои сказанья и былины
Живут и долго будут жить.

Не отделен твой дух от мира,
Ты был родным в чужом краю,
Но ты считал своим кумиром
Страну великую свою.

Твоей отчизной была вечность,
Законом — слово мудреца,
Девизом — только человечность,
А жизнью — правда без конца.

Тебя за это не любили,
Ни патриарх, ни бюрократ,
Попы проклятьем заклеймили,
Тебя живым послали в ад.

Но ты, великий, мной любимый,
Из многих смотришь уж очей,
Живешь, легендою творимый,
В умах всех мыслящих людей.

Карякин Иосиф

*****

От Поляны Ясной до Астапово
Расстоянье больше, чем века.
Так с истока, иногда усталого,
Разливается великая река.

Удушающая атмосфера грязного —
Возвышющий над обществом порок,
Не смирил его с инстинктом праздного,
Вывел Великана за порог.

Он не наш несчастный современник,
Воровски набивший свой курдюк,
Если тот по совести изменник,
А в душе — хладеющий утюг.

Нам бы всем хоть что-то от Толстого,
С принципами мудрости у Льва.
Нам бы счастья, может быть, простого —
Честности в призывные слова.

Но у нас, наверно, мало страсти
Отыскать волшебное письмо
То, что граф искал, как вящий праздник,
От начала детства самого.

Баловень таланта и натуры?
Нет, неправда — гений естества,
Превзошедший время и культуры,
Понятый, пока ещё, едва.

Мы сегодня все в плену сентенций,
Он же критик радости пустой.
Мыслящий и с благородным сердцем,
Как бы ни был тягостен устой.

Но уже, взрослея с каждым разом,
Человек, подобие Ему,
Жизнь любить, как мать свою обязан,
Счастлив он или несёт суму.

Татьянин Виктор

*****

В Мертвейшем Вакууме Бездны —
Твори Осмысленную Жизнь!..
Добропорядочным, полезным,
Богодостойнейшим — держись!..

В религиозности, нет — Бога…
Религий много… Бог — Один!..
Он из душевного порога —
Единственный наш Господин!..

Пример служенья Богу — ясный —
для всех, достаточно — простой,
а для, религии — ужасный —
Лев Николаевич Толстой!..

В религиозных направленьях,
ученьях, толкованьях — свет…
Источник Света — вне сомненья —
познаешь, но найдёшь ответ —
в своей душе — интуитивно,
парадоксально и наивно,
да, только сам — без догм религий
продвинешься в неразберихе…

Сейчас смешно, а вспомни время —
гром — колесницей Бога был…
Да и сейчас такое бремя
вполне возможно… Сбавьте пыл…

И не гремите «колесницей»…
Не будьте «божеской десницей»…
Детей не ставьте на колени…
Ребёнок, он — конечно пленник…

В рабов людей не превращайте…
Свободомыслие, есть — счастье!..

Левлив

*****

Лев Николаевич Толстой и природа

В Люцерне озеро пригоже,
как распустившийся цветок.
После дождя, в закате солнца
блестит вдоль берега лужок.
Вода прозрачна и тиха,
вдали белеет гор гряда.

Другой этюд живой природы
рисует он в имении одном,
то пасека, в хозяйстве пчёлы
и пчеловод, как добрый гном.

А в Севастопольских набросках
рисует море в голубых тонах
и белый парус распускает
при громе пушек, далеко в горах.

В одном рассказе повествует
о том, как борется весна
с противницей своею — смертью,
как побеждает в ней она,
то птичий гомон и листва
одела зеленью леса.

Кочетков Борис

*****

Из всех прошедших зим и вёсен,
И дым туманных островов,
По настроенью ближе осень,
И первый с инеем покров.

«…Я состарюсь счастливым, богатым, великим и первым».
Компанейская шутка, а вышло по жизни судьба.
Эзотерики код, если слово услышали предки,
И добавил с улыбкой: «Желание — есть ворожба».

Вдоволь было всего.
От рождения год двадцать пятый…
И написаны — «Детство»,
Чуть раньше «Набег» и «Люцерн»,
«Современник» за них напоказ оказался распятым,
Полицейской цензурой, такой вот крест — накрест рецепт.
А поздней «Севастопольский цикл» угодил в тот же ящик,
«Воскресенье»,
И «Яснополянский журнал» чередом.
От озвученной фразы пора уже вычеркнуть «Счастье»,
А «Великим» и «Первым»? —
Пока отошли на потом.

«Все счастливые семьи похожи всегда друг на друга…»
То вступление он переделал одиннадцать раз,
А в романе, за годы работы, с упорством хирурга,
Отрезал проходное,
Как будто под наше сейчас.
После выхода «Анны Карениной», спала цензура,
Сократив кулуарно в разы по указке тираж,
И опять от Синода зависела прокуратура,
С тамплиерским нажимом
Используя веру и страх.

«Я Болконский, непонятый Пьер, и Наталья Ростова,
Между строк Бонапарт, и
Война, где с апострофом Мир.
Дым планет и созвездий, которых несчётная прорва,
И пока на сегодня небесной плеядой храним».
И в таком настроении
Было письмо самодержцу
«Управлять, угнетая не дОлжно другого другим.
Все на этой Земле соплеменники, родом из детства»,
А доносчик съязвил:
«Трон не царский, но неуязвим».

Если граф заболел, то семья находилась в блокаде
Филера получали приказ:
«Никого не пускать!»
Фарисейские действия были не благости ради,
Но держать на пригляде под кодовым символом «знать».
По задумке властей, должен выйти из дома священник,
Если барин умрёт, и собравшимся громко изречь,
«Господа, Лев Толстой попросил с покаяньем прощенья»,
После быстро уйти, избегая назойливых встреч.

Время главный судья.
Потому всё случилось иначе.
Полустанок Остапово.
Флигель. И бледный старик,
Как ребёнок в утробе, пытаясь свернуться в калачик,
Где он снова один, без величия, и без интриг.
А вокруг по кустам и наружка, и кучей жандармы,
Между ними народ, а в домУ на постели пластом,
Неудобный Синоду, властям, из виновников крайний,
Вдох по счёту.
По счёту и жизнь.
Лев Толстой.