Стихи о Андрее Рублеве

Андрей Рублёв на пороге храма
Во власти мечты большой,
Высоких замыслов. Богом данных…
Ему сейчас хорошо.
Сюда он часто приходит ночью
(Проста ночная пора)
Тайны здесь увидеть воочию,
Побыть в чудесных мирах.
Со стен взирают тёмные лики.
Рублёв их понять решил,
Проникнуться мощью тем великих
Всем складом своей души.
Трудно… Надо искать совершенство.
Троица — символ любви.
В подвиге истинное блаженство
Во имя этой земли!
Один лишь талант — его богатство.
Мысли его — как хрусталь.
Видит художник святое братство,
Светлую, звонкую даль!
Стоит один на пороге храма,
Вглядываясь во фрески…
Непревзойдённым мастером станет,
Миру всему известным…
Русское небо лазурного цвета
И даль полна красоты…
Прошлое в бездне своих секретов
Скрыло его черты.

Мерзлякова Татьяна

*****

Когда Рублёв писал иконы
Кистями ангелов в раю,
Колоколов звенели стоны,
Даруя музыку свою.
И блеск крестов позолочённых
Лил на полотна Божий свет,
И в ликах, им изображённых,
Таился бытия ответ.
Князей неблагостных облавы
Не просто было пережить,
Но в чистых лицах честь и славу
Он всё ж сумел соединить.
Свою безоблачную душу
Во фрески трепетно вложил.
Он только Голос Неба слушал
И одному Ему служил.

Гордиенко Татьяна

*****

Возможно ль высказать без слов,
Как мир прекрасен за оградой?
И кисть берёт Андрей Рублёв,
Разводит краски под лампадой.

Он ангельский напишет лик,
Запечатлеет в нём навеки
Всё, что узрел, душой велик,
Возвышенного в человеке.

Свершить обет пришла пора,
Любовь превыше хитрых правил…
Чему учили мастера,
А в этом сам народ наставил.

Он твёрдо верит: человек
Явился в мир не для печали.
И пьёт из тех чистейших рек,
Что в сердце с детских лет журчали.

Суров монашеский приют,
И тишина душе желанна,
А краски дивные поют
Всему живущему: «Осанна!»

Рыленков Н.

*****

Я твердо, я так сладко знаю,
С искусством иноков знаком,
Что лик жены подобен раю,
Обетованному Творцом.

Нос — это древа ствол высокий;
Две тонкие дуги бровей
Над ним раскинулись, широки,
Изгибом пальмовых ветвей.

Два вещих сирина, два глаза,
Под ними сладостно поют,
Велеречивостью рассказа
Все тайны духа выдают.

Открытый лоб — как свод небесный,
И кудри — облака над ним;
Их, верно, с робостью прелестной
Касался нежный серафим.

И тут же, у подножья древа,
Уста — как некий райский цвет,
Из-за какого матерь Ева
Благой нарушила завет.

Все это кистью достохвальной
Андрей Рублев мне начертал,
И в этой жизни труд печальный
Благословеньем Божьим стал.

Николай Гумилев

*****

И проступали Лики на стене,
Дугою купола чертили небо,
И по лесам — прозрачный, падал снег,
И не единым мир питался хлебом.

А инок у подножия Небес,
Раскрашивал нездешние одежды
В цвета такие, что с окрестных мест
Слетались птицы вещие с Надеждой.

И снег искристый точно замирал,
В лучах сходились тайны мира,
Так грешный мир Господь прощал,
А солнце выплывало из надира.

И плакал инок, с временем знаком,
И храм земной уподоблялся Раю,
Обетованному миров Творцом,
Там люди верные стекались к краю.

И вот коснулась росписей рука,
Благословенный труд дарил отраду,
И, кажется, безмерно высока
Так близкая душе Христа награда.

А звали инока — Андрей Рублев,
и Лики богомыслием открылись,
от тишины до кротости — без слов,
так и рождались вдохновенья силы…

Санникова Юлия

*****

Казнящий нас, да будешь ты наказан!
Несущий боль, ты сам ее вкуси!
Есть летописцы в толпах богомазов —
Явление святое на Руси.

И всякий век (да разве дело в веке?),
И всякий век, создавший чудеса,
Нуждается в подобном человеке,
Как солнце — голубые небеса.

И стены содрогаются от боли,
Когда князьям и свите напоказ
В прекрасном белокаменном соборе
Изображает бога богомаз.

Но время расправляется сурово
Со многим, что содеяно вчера,
И проступает светлый лик Рублева,
Очищенный от красок маляра.

То бог Рублева или лик Рублева?
Не все ль равно, в чьем взгляде синева,
Ведь проступает истинное слово,
И меркнут все ненужные слова.

Шалыт В.

*****

Под тяжестью раздумий странных
Я в храм взволнованно вхожу,
И фрески Грека Феофана
Туманным взором обвожу.
А в глубине под черной рясой
Монах задумчиво сидит,
Небесной сини взором ясным
Лик светлой радостью горит,
И чистотой, и вдохновеньем,
Что, чтя, веками бережем,
Его талантом и терпеньем
Хранимых в имени чужом.
Монах под именем Андрея,
Рожденья даты не найти,
В холодной келье руки грея,
Сумел бессмертье обрести.

Сосредоточенность и воля,
Где нравственность, как лик Христа,
Нам потеряться не позволит
Икон Рублевских чистота.
«Звенигородский чин» и фрески,
Иконостасы, купола,
И «Троица» священным блеском
Россию к подвигу звала.
И шли на поле Куликово
За единение Руси,
Сорвав ордынские оковы,
Свободу истины вкусив,
За мир, за люд, за Русь святую,
Что в храмах росписью легли,
За кисть Рублева, боль живую,
Что в русском сердце сберегли!

Среди веков, в людском потоке,
Сквозь созиданье и разлом,
На генном уровне высоком
Хранится память о былом.

Нелeн Арина

*****

Чудес понаделал, и сгинул, как молния,
Потомки зашились в догадках и версиях.
Так что ж ты шестое столетье безмолвствуешь,
Живым предоставив за мертвых ответствовать?
Ни гимнов, ни улиц, ни статуй не требуешь,
Доверяясь во всем своенравной судьбе,
И только у Спаса глаза, как два неба,
Века напролет голосят о тебе.
И только затоны, закаты, криницы
Бессмертья тебя выдают с головой…
И только России ты снишься и снишься,
Чудак, страстотерпец и мастеровой.

Резник В.

*****

И вот я в Третьяковке снова
Смотрю на «Троицу» Рублева:

Как прежде, чувствую волненье
Пред светлым миром единенья
Трех кротких Юношей Святых —
Как милосерден облик Их!

Рублев замкнул Их тесным кругом,
Они склоняются друг к другу
С любовью, лаской молчаливой.

Полны глубокого значенья
Их лица, позы, облаченья!
Воспитанник монастыря,
Он Троицу писал не зря —
В раздорах плакала земля…

Как не хватает мне самой
Терпенья, кротости порой
И мудрого святого слова
Великой «Троицы» Рублева.

Шорыгина Татьяна

*****

«Троица» Андрея Рублева

Три ангела, три странника у дуба
Мамврийского. Какая тишина
от них исходит! Как, озарена,
сияет глубь иконы! Сердцу любы
они давно. Печалью мягкой светят
глаза у одного, и нежный лик
его задумчив, он главой поник;
в другом — величие; строг и светел третий!
Пред ними чаша. Посохи свои
они поставили. Пред вещей тайной
дух замирает. Тихи, не случайны
сейчас их речи, полные любви.
Они здесь близко. В мир сошли печали,
чтоб осенить покровом и спасти, —
три странника из озаренной дали,
вкушающие хлеб и соль в пути.

Василенко В.

*****

«Троица» Андрея Рублева

Икона — окно отворённое
В духовный невидимый сад,
Три грустных задумчивых ангела
Из дали веков говорят,

Один о земном познании,
О дереве жизни — другой,
А третий о горнем искании,
Возвышенной жизни иной.

Сияют небесным светом,
Как в поле зацвёл летом лён,
Господь, обратившись в трёх ангелов,
В круг вечных времён заключён.

И в красках звучит молитва
«Иду к Тебе, Отче Святой,
Пусть будут, как мы, едины,
Мне данные люди Тобой.

Оставят, забудут все распри,
Любовью согреют свой взгляд».
Из чаши струится тайна,
В мерцающем свете лампад…

Рындина Елена

*****

Андрей Рублёв, в ту пору, был юнец
десятилетний, когда Димитриевы рати
устроили Мамаево побоище.
Как был народ всем этим вдохновлён!
Как бредил каждый тем, что это был не сон:
Орда Златая, как уздечка,
как горло сдавливающяя петля,
освободила вдруг небесье
Московского всерусского Кремля!
Когда пьянели от свободы,
влюблялись в Родину сердца,
и были все готовы биться —
до красной крови, до конца!..

Ведь в выборе предназначенья
сам волен ты с главы до пят.
Наверняка, были мученья:
родители всегда твердят —
о том, что нужен хлеб насущный,
о том, что просто нужно жить,
жениться и детей родить,
а все фантазии затейны:
писать иконы — экий шик…
Отец Иван поверил в вдохновенье,
благословил на явный риск.

Ах да, боярыня Ирина
была вдовицей, молода!
И приласкала, словно сына,
да вот, всю душу отняла,
иль сердце попросту украла —
а как добра, мила была:
она его не целовала,
а по-сестрински обняла.
Уж очень любы ей иконы
и их писавший богомаз.
Он провалился в очи оны,
молился, чтобы Бог их спас!

Была любовь! И остров Тайный,
и тайный перелив души.
Нет, повстречались не случайно, —
об этом стонут камыши!
Боярыня сама разделась,
а раздеваяся, цвела!
Луна была, как тонкий месяц,
и парня во любовь вела
такими тропами… Янтарны
все тропы-отблески души!
И целовались не бездарно,
а так, как трепет повелит.
Она была его всецело,
и это понял, словно Бог,
минуты эти драгоценны,
как им последующий сугроб!

О чём же я? Что жизнь затейна,
и странностей, порой, полна,
и вмешиваются параллельно
то Бог, то диавол, то война!
Казалось, ты живешь судьбою,
творишь всё то, что Бог велел,
но вот свершится что-то с болью,
и вышибает, как расстрел,
что не соизмеримо с жизнью,
вот вдруг Ирина — не твоя,
а Ариадна! Пантомима…
Она — монахиня, маня!

Да и горит уже в огонье,
сжигают где твою судьбу,
а ты творишь свою симфонью
Надежды, Веры и Любви,
которая троичной верой
в нас прорастает невзначай,
ах, Боже, что же мне поделать,
как сохранить тебя, печаль?
Когда писал он скрыто «Троицу»,
да так, никто не повелел,
горела Ариадна в Троицком,
и видел Бог в этом удел?!..

Свидченко Евгений

*****

…или — березой в Троицу стань,
в шелест проникнув слухом,
прядки вздохов вплетая в дань —
Святому Духу,
в этот, над чашей склоненный день,
над крутизною пологой…
Трое склоненных… И Третий — тень
Первого Бога.
Жизнь пробегает сквозь крыл кольцо
возгласом кратким.
Кто к Кому склоняет лицо? —
бьюсь над загадкой.
На горизонте цветущем — твердь,
склоны пологи…
Только зачем посылает на смерть
Первый — Второго?
Может, Второй и подскажет ответ,
кроток и светел…
Первый склоненный — тень или свет,
Третий Бог — ветер.
Ветер дням подводит итог,
каждому вздоху…
Третий склоненный — глубокий вздох
Первого Бога.

Колодяжная Л.

*****

Андрей Рублев Тарковского

У меня сегодня бессонница —
Все глаза проглядел в ночи —
Всё мерещится будто звонница,
Безголосая, но кричит…

И не то чтобы мне неможется —
Завернись себе, да лежи,
Но тревога, моя острожница,
Надо мною всю ночь кружит.

Что за звуки? Откуда колокол
В сердце бухает без конца —
В лисьей шапке на площадь волоком
Верховой тащил чернеца.

В наше время?! Откуда, святыя,
Перстенями набитый вор,
На тела наступая мятые,
Поджигает пустой собор?…

Не болезнь-ли, горячка черная,
За меня, отощав, взялась —
Разодрались до крови вороны,
А под трупами снег да грязь,

Рясы, бархат, иконы, конницы —
Порвалась временная связь.
И молитвы немые звонницы
Тихо шепчут, к земле склонясь.

Никифоров Сергей

*****

Как удалось
Застывшей Византии
Сломать канон?
И к древнему письму
Добавить краски
Подлинно живые?
Я этого наверно не пойму.

Что говорил он
Строгим иерархам,
Какие подбирал тогда слова?
И видно жил
Не гордостью,
Не страхом,
А только ощущением себя.

Не спал ночей
И к сумрачному Богу
Искал свой путь.
Славянская душа
Его вела
Неведомой дорогой,
К познанию иного бытия.

Увы, не все,
Потом, спустя столетья,
Мы поняли, завещанное нам.
Дошедшее,
Сквозь горечь лихолетья,
Послание
Открывшее сезам.

Сезам
В великий мир
Российской кисти,
Что нам явила
Чудо сотворя,
И девы обаяние пречистой,
И троицы святой у алтаря.

Юровский Юрий

*****

Шёл век пятнадцатый, безликий,
Под знаком страха и вражды.
Разборки, казни, мор великий,
Набеги Золотой Орды.

И ничего уже не свято,
Раздолье мерзости и лжи.
Предать, убить, брат против брата,
В почёте стрелы и ножи.

Где праздник? В жизни нет просвета.
Быть может, только скоморох.
Всю ночь до самого рассвета
Смешит, внося переполох.

Иль ночью на Иван-Купала
Свою свободно тешить плоть,
Любовь со всеми — как попало,
И будни серенькие вновь.

В соборах мрачные иконы
И лики бледные святых.
Запретов глупые препоны.
Мир только грешников одних.

Пусть убоится наказанья
О небе смеющий мечтать.
Пресечь греховные дерзанья,
За ересь строго наказать!

Церковно властное засилье.
Кто это хочет полетать?
Сломать построенные крылья,
Огню быстрее их предать!

Но были те, кто для распятья
Несли без страха тяжкий крест,
Светили, не боясь проклятья,
Даря огонь для всех окрест.

Один из них ходил с артелью
По храмам русских городов.
Он для того оставил келью —
Андрей Иванов сын Рублёв.

Искал спасения он в вере,
Как инок, принявший постриг,
Писал иконы, — в этом деле
Вершин невиданных достиг.

Его охотно приглашали
Князья соборы украшать,
И за труды вознаграждали.
Не приходилось голодать.

Казалось, что живи счастливо,
Ни в чём не ведая нужды,
Твори свободно и красиво,
Будь выше времени вражды.

Зачем ненужные терзанья,
Что есть такое человек!
Довольно может быть признанья:
Мы на земле не долгий век.

Андрей же пишет, словно дышит,
Живые лица у святых,
Как будто музыку он слышит,
Лишь кисть сожмёт в руках своих.

Цвета и краски неземные,
Всё в светлых дымчатых тонах,
Лазоревые, золотые,
И люди, словно в облаках.

Полёт, и радость, и волненье,
И праздник — песней на душе,
И Страшный Суд как награжденье,
Вокруг не сумрачно уже.

Как чаша Троица Святая,
Покоя света, счастья гимн,
Оркестром цвета возвышая,
Зовёт сиянием своим.

Единство мир провозглашает,
Отец, и Сын, и Дух Святой,
Любить друг друга призывает
И наслаждаться красотой.

Плотников А.