Стихи о Франце Кафке

Приветствую Вас, Мастер абсурда!
Как Прага, все еще ненавистна Вам?
Какой рассказ готовите в печать?
Или по-прежнему, слова и фразы
Осматриваются вокруг себя
И ссыпаются под Вашим пером?
— За письменным столом
Я неподвижен и одинок,
Гримаса мира превращается в зевок,
Я все еще не родился окончательно.
Вычеркиваю то, что написал,
Признаюсь, никогда не мечтал,
Но уверен — смысл жизни в том,
Что она имеет свой конец.
Я тощий, несуразный юнец,
Галка, смятенно прыгающая среди людей.
Макс Брод считает меня гением,
Но, вдали от огней кафешантанов,
Мне хочется распороть свое тело
Осколками оконного стекла.
Фелица меня ждала, я сражался за нее с самим собой
И проиграл. Финал известен —
Одним прекрасным утром я превратился в жука.
Только желание неистово писать,
Умереть от этого или сойти с ума
Ненадолго вернуло мне облик человека.
Перо — это сейсмографический грифель сердца,
Им можно регистрировать землетрясения,
Но не предсказывать их. Я не хочу, чтобы мои романы
Попали в руки чужих, поэтому завещаю их сжечь.
Доктор, дайте мне смерть, иначе Вы убийца!
Франц Кафка наконец-то смог умереть…

*****

Франц был рождён в еврейском тесном гетто —
Это уже звучит, как приговор…
Быть может, неприкаянностью этой
Отмечен Кафка с давних детских пор.

Франц появился под созвездьем Рака,
И слабость, неуверенность в себе,
Особенности знака зодиака,
Как символы, отметины в судьбе.

От этого пришлось ему спасаться,
И Кафка в сочинительство ушёл,
В литературе смог он состояться,
Призвание и некий смысл нашёл.

Он с комплексом вины не мог расстаться —
Особенность, влияние отца,
И, как юрист, стремился состояться, —
Диплом официального лица.

Франц стал юристом — это не спасало,
А стол писателя так привлекал,
Действительность пугала, угнетала,
Давила всех страстей его накал.

И день, и ночь корпел он над бумагой,-
Так Кафка в «скорлупе» своей закрыт,
Старался Франц укрыться под «корягой»,
Как рак речной, что панцирем покрыт.

И труд, и удовольствие, и странность
К литературному столу влекли,
Таинственность, фантазия, как данность,
На некие воззренья обрекли.

Лицо худое, нос с большой горбинкой,
И взгляд, как у седого старика,
Лоб мудреца, подёрнутый морщинкой, —
Там мысли отражается река…

Он жил один в суровом, сложном мире,
Еврейский мальчик с гривою волос,
Франц мракоборцем стал в волшебной лире,
И в дневниках его возник колосс.

Съедаемый гнилым туберкулёзом,
Франц прожил мало — сорок с небольшим,
Гуманности и света симбиозом,
Переворот в сознаньи совершил.

Франц Кафка книги был большим фанатом,
Он против косности людской восстал,
Из всей Вселенной — хрупкий малый атом,
Борцом с вселенским диким мраком стал…

Мне это объяснить совсем не трудно, —
Чем Кафка сильно «зацепил» меня?
Он ищет путь и гонит мрак из будней,
В нём ярко проявился свет огня…

Кометою, отпущенной стрелою,
Он промелькнул мгновенно и погас,
Но мудростью и речью золотою
Вещает до сих пор его Пегас…

«О самого себя и я разбился…» —
Так скорбно написал он в «Дневнике»,
Животворящий ум теплом струился, —
Алмазным блеском светит вдалеке…

Татьяна Цыркунова

*****

Дверь закрыл огромный замок.
Душно. Тьма. И запах тлен.
Здесь работают веками.
Ночь и день без перемен.
Повсеместно лизоблюдство.
И над всем довлеет страх.
Здесь не любят, не смеются.
И рожают впопыхах.
Пролетает незаметно
Жизнь покорного раба.
Это родина, наверно.
Это, видимо, страна.
Был у Франца Кафки замок.
А в России замок есть.
Нерушимый. И веками
Умирают люди здесь.
И под лозунгом свободы:
Хамство, взятки, воровство.
Для российского народа.
Вечно бесов волшебство.

Новиковская

*****

Прикован человечек к жизни,
А в смерти цепи отпадут.
Мы смело говорим на тризне:
Отмучился, лишился пут.
Порой нам чудится: свободны.
Однако смотрим: нас ведут,
Не только к корпусам Сорбонны,
Но к Лизе, на Девичий пруд.
Кто нас лишает вариантов,
Кто не дает нам порулить?
Узреть бы призрачных гигантов
И чашу горькую не пить…
По Францу Кафке, мы не можем
Идти туда, куда хотим;
Как странно, в общий план заложен
И суд негласный, и интим.
Наш путь всегда прямолинеен:
Не в силах вспять мы повернуть.
Я все же о Враче уверен:
Стесняет Он, чтоб дать вздохнуть.

Кедровский Михаил

*****

Францу Кафке

Резво и борзо,
Выпучив линзы,
Азбукой Морзе,
Пластикой ниндзя,
Донельзя близко,
Лезвийно резко,
Чтоб одалиской —
За занавеску;
Пулей сквозь гильзу,
Нет, безобразней:
Смерзшейся слизью,
Скомканной грязью,
Чтоб каждый сенсор
Дрогнул, как бронза:
«Боль-ты-мой-цензор,
Боль-ты-мой-бонза»;
Медленно, длинно,
Словно он сам — за,
В панцирь хитина
Бросят вонзаться
(Вот бы хребтину
Перегрызать за!..)
Яблоко в спину
Грегора Замзы.
Как в самом деле
Просто до жути;
Боли хотели —
Так торжествуйте.
Небо как пемза.
Окна без солнца.
Боль-ты-мой-цензор.
Боль-ты-мой-бонза.
Будто угрозу,
Видно не сразу
Зоркую язву,
Что одноглаза;
Казнь вызывала
Стыдные слезы
Сеет заразу
Злая заноза —
Вьет свои гнезда,
Ширится бездной.
И стало поздно.
И бесполезно.
Вырвался.
Взвился.
Тельце, как пнули —
Лязгнуло гильзой
Пущенной пули.

Полозкова Вера

*****

— Мань, глянь — як там Кафка!
— Дык, вишь ты — удавка!
Не проза, блин, а заумь глюкозная!
— Экзистенциализм непознанного?!
— Нет: такая, понимаешь, мня, материя —
психоанализ затейливо-фрейдистский…
— Да, немыслимо высокие эмперии —
тут не въехать без мадеры или виски!
— Въедешь, так сама потом намаешься,
как болотами без должного питания…
— С Францем точно впрок наупираешься —
станешь статуей на «Площади Восстания»*!
— И кому нужны такие ценности —
камня философского осколочки?
— Извини, душа антропогенности:
ожидает Кант на третьей полочке!

Чваков Димыч
_______________________________

* имеется в виду станция метро в Санкт-Петербурге.

*****

Франц Кафка И Фелица Бауэр

Мне адюльтЕр неинтересен
без интересных женщин, без
домашних всеблаженных песен,
придавших им законный блеск.

Мне адюльтер по барабану,
когда я вижу пред собой
свою мечту, как Божью манну,
однажды ставшую судьбой

всего Исхода из Египта,
от фараоновых котлов,
где Ааронова молитва
колеблет небо, словно кров!..

Блаженны те, чей кров — небесный
шатер, раскинутый вдали!..

— — — — — —

…У Кафки не было невесты
и, в общем, не было любви.

Однажды Кафка к Максу Броду
отправился и встретил там
Фелицу Бауэр, как моду
с дурной рекламой пополам.

И что Вы думаете, Вика?
Сначала вроде бы они
лишь перекинулись для вида
двумя словами: НЕ и НИ.

Фелица вскоре попрощалась,
уехала к себе домой
(из Праги — в Вену), не общалась,
по сути, с Францем, Боже мой.

Прошло два месяца. Франц пишет
Фелице длинное письмо
(страниц на 20), где нанижет
все то, что произнесено

в тот вечер ей у Макса Брода:
как она выглядела, как
была одета — и ухода
опишет сцену, словно маг.

Подробно. Скрупулезно. Точно.
Все до последних мелочей.
…Вот это, понимаю, хочет
мужчина растопить ручей!..

…Не кажется ли Вам, о Вика,
что наши отношенья так
и развиваются: как книга,
вступившая в гражданский брак.

Пусть я не Франц. Вы не Фелица.
Но, Вика, что-то в этом есть,
напоминающее л и ц а,
не лесть, не зависть и не месть.

Подумайте об этом, Вика.
А не подумаете — что ж!
Франц Кафка — гений. Я — верига.
Вы — непростительная дрожь!!!

— — — — — —

…Там было продолженье, Вика.
Три года маялись они.
Из писем накопилась книга,
где очень мало НЕ и НИ.

Франц Кафка написал подруге
Фелицы — некой Грете Блох.
Она взяла их на поруки…
И помогала, видит Бог.

И так заметно помогала,
что с Кафкой у нее возник —
роман? — нет, только в и д романа
(Фелица от нее узнала
об этом), Кафка и погиб.

Они его из Праги в Вену
немедля вызвали вдвоем
и начали казнить измену
за тот писательский прием.

Что Кафка вытерпел, я вижу.
Так переписка на троих
пришла к глаголу НЕНАВИЖУ —
«и он мне больше не жених».

…Вот Вам история романа
«Процесс», а это ведь роман
гораздо лучший «Бесов», «Пана»,
хотя там Кафка и не пан.

Вот Вам и письма для подруги!
Нет, Вика, разрешите мне
и дальше целовать Вам руки,
словно единственной жене!

Не вовлекайте третьих, Вика!
Пусть это будем Вы и я.
И пусть моя живая книга
докажет миру: ТЫ — МОЯ!!!

Туманов Игорь