Стихи о Заратустре

Убаюканный, дремлет мой разум,
Тот же ты, та же я, те же чувства.
Вот прозреть бы — желательно сразу!
Что-то мне говорил Заратустра…
Как волной, как прибоем все смыло,
Так случайно, так глупо, так пусто.
Вот бы вспомнить, когда это было?
И что мне говорил Заратустра?

Нагорнов Олег

*****

Тот, кто стремится вниз,
будет быстро
проглочен здешнею бездной!
Лишь ты, Заратустра,
любишь расти на склоне
нависшей над ним елью!
Корни она пустила
туда, где сама скала
в ужасе смотрит в бездну;
она — цепляется
там, где все
рушится вниз;
там, где царит нетерпение
камнепада и водопада,
она, терпеливица,
тверда, молчалива и в одиночестве.
В одиночестве!
Да и кто бы отважился
в гости прийти — сюда,
в гости прийти — к тебе?..
Разве только стервятник,
с убийственной радостью
кружащийся над терпеливым
и неподвижным, чтобы,
с диким разбойничьим хохотом,
с хохотом стервятника,
впиться в шею…
К чему твоя неподвижность?
Ведь он издевается:
Только крылатому
можно любить бездну,
но не повисшему,
как ты, о повешенный!
О Заратустра,
о жестокий Нимрод!
Недавний ловец Слова Божьего,
невод для добродетели,
стрела зла!
Ныне —
самим собою изловленный,
сам в себя впившийся,
ловец и добыча разом!
Ныне —
в одиночестве с самим собой,
во двойничестве с собственным знанием,
во ничтожестве и во множестве
неизменно глухих зеркал,
в беспамятстве
сотни воспоминаний,
все раны горят,
все стужи страшат,
все петли душат:
Самопознанье!
Самозакланье!
Зачем ты себя опутал
петлями этой мудрости?
Зачем ты себя завлек
В сад вечного Змия?
Зачем ты прокрался в себя?
В себя — зачем?
Болен ты ныне,
опоенный змеиным ядом,
ныне пленен
жесточайшею сетью пут:
в свои недра вгрызаясь,
не поднимаясь с колен,
прорубая пустоты в породе,
поднимая пласты за пластами,
упрямо,
не надеясь на помощь,
мертвец,
грехами отягощенный,
самим собой нагруженный.
Путь знанья!
Самопознанья!
Всезнающий Заратустра!
Предельную тяжесть искал ты,
нашел — себя,
и уже теперь не отступишься…
Лежа
и гложа —
и тем, кому никогда уже не подняться!
Вынужденно я зарастаю твоей могилой,
дух недоросший!..
А еще недавно столь гордый
всеми твердынями своей гордости!
А еще недавно — отшельник, отделившийся от Бога,
поделившийся властью с Дьяволом,
кроваво-красный Князь высокомерья!
Ныне —
в немоте ничтожества
скрючившийся
вопросительный знак,
усталая загадка,
загадка — но для стервятников!
Они уж тебя «решат»,
изголодались они по такому «решению»,
они уже кружатся над тобой, загадка,
тобой, повешенный!..
О Заратустра!
Самопознанье!..
Самозакланье!..

Фридрих Ницше

*****

Город пёстрых коров,
плясунов на канате и магов.
Город зреющих толп, привлекаемых соком веселья.
Не личинка, не куколка —
нет, вездесущий «имаго»,
Существо суеты,
что плодится по ульям и кельям!

О, пришедший из леса дремучести юный отшельник,
Расплескай и впитай
опьяняющий хмель потребленья!
И тобой без борьбы завладеет весёлое пенье
Или мрачность души — в результате отсутствия хмеля.

Заратустра кричал:
«Обозрейте земные просторы,
Вы, поющие гимны ничтожным усладам и пенью,
Вы, пришедшие в мир
оставаться бледнеющей тенью, —
посмотрите, как вдруг
в поднебесье врезаются горы!

Вы, омывшие ноги коровам,
факирам и магам;
Вы, сложившие дань
у подножия идола страха,
не молитесь Фортуне — довольно ума и отваги,
чтоб плясать на канате
над вечным ничтожеством праха!»

«Он безумен!» — заметил в ответ самый важный и толстый.
«Он дурак!» — закричали в толпе те, кто верит факирам…
«Что ж ты плачешь, чудак?» —
так спросил я тогда Заратустру.
Ибо знал я — со лжи
начинают свидание с миром.

*****

Сон Заратустры

И снился мне радостный сон: наконец, стал я Богом!
И все повеленья мои исполнялись немедля.
Мне дорог был мир — запретил я все войны и ссоры,
И гнев запретил; лишь оставил немного досады.

О, счастлив был я, совершивший благие деянья!
(Теперь мой предшественник лопнет от зависти, право!)
Прекрасные люди пройдут по мятущимся травам.
Прекрасные люди в красивых цветных одеяньях!

Но лили дожди; наступила промозглая осень.
И были одеждой её пожелтевшие травы.
Сидели, не высунув носа, взгрустнувшие люди.
И кто-то молил: «Сгинь, безумной тоски наважденье!»

Досада закралась мне в сердце:
— О, старый раззява,
Зачем же придумал он смену сезонов и моды!
Теперь, омрачённым капризами мерзкой погоды,
Смогу ли привить этим людям я радости навык?

Как трудно им дать, если сами они — не попросят!
Как трудно у них отобрать безнадёгу-надежду!..
Опять — вот, опять! — слышу голос: «О, Боже, доколе —
Ведь время уходит!.. — бродить нам по мокрой осоке?!»

Гнев сердце мне сжал беспощадной железной рукою.
Взбурлили в душе моей — мной запрещённые! — страсти.
«Ну, что ж, выбирайте:
Вот — жизнь и тревога.
Вот — счастье!»
«Жизнь!..» — вздохом единым ответили первые двое.
«И тут ты проснулся!» — продолжил я вслед Заратустре.
Он молча кивнул, сжав руками горящие щёки.
«Раззявой назвать — и кого!..
Боже… Боже… Как стыдно!»
И всё головою качал, покраснев и нахмурясь.

*****

Загадка Заратустры

…Так Заратустра и жил, появляясь нежданно
В городе Пёстрой Коровы и в сёлах приморских.
И, оставаясь в словах непонятным и странным,
Хворых лечил
и на язвы их ставил примочки.

Дети кричали: «ЗдорОво!» — и он улыбался.
Царь приглашал его «пользовать» слуг от поноса.
Жители сёл, потешаясь над речью мудрёной,
Пальцем сверлили висок — дескать, всяко бывает!..

Но лишь одно волновало всерьёз всю округу:
Сколько же лет Заратустре? — довлело над всеми.
Старцы, дни юности живописуя друг другу,
Все как один пожилым его знали в то время…

Косо смотрели и криво о нём толковали
Даже и те, кто от хвори бывал им излечен.
Впрочем, чего ещё ждать от рабов суесловья!..
Время пришло — ведь никто в этой жизни не вечен!

И повлекли Заратустру, под вопли и стоны
Тех, кто за труд сей издревле имеет награду,
К яме, где память находит покоя усладу;
Где на царей
надевают навечно корону!

*****

Так без племени и рода
Без отметин на руке
Из чужого хоровода
Он не узнанный никем

Лишь на миг лишишься чувства
Лишь на миг лишишься чувства
Ведь в руке его поет тугая плеть
Не таков он Заратустра
Не таков он Заратустра
Не таков ведь Заратустра
Чтобы каждого жалеть

Все настойчивей и краше
Льется песня что есть сил
Из смирительной рубашки
Флаги сам себе скроил

Лишь на миг лишишься чувства
Лишь на миг лишишься чувства
Ведь в руке его поет тугая плеть
Не таков он Заратустра
Не таков он Заратустра
Не таков ведь Заратустра
Чтобы каждого, чтобы каждого…

А слова как бумеранги
Бьют им в сморщенные лбы
Чтобы трещины и раны
Позабыться не могли

Хоть на миг одним очнуться
К диким тайнам прикоснуться
К диким тайнам прикоснуться позволь, позволь…
Уж какими чудесами
Только губы сами-сами
Только губы сами шепчут — jawohl — jawohl

Лишь на миг лишишься чувства
Лишь на миг лишишься чувства
Ведь в руке его поет тугая плеть
Не таков он Заратустра
Не таков он Заратустра
Не таков ведь Заратустра
Чтобы каждого, чтобы каждого…

Гриппа «Пикник»

*****

Песнь Заратустры

Юные, светлые братья
Силы, восторга, мечты,
Вам раскрываю объятья,
Сын голубой высоты.

Тени, кресты и могилы
Скрылись в загадочной мгле,
Свет воскресающей силы
Властно царит на земле.

Кольца роскошные мчатся,
Ярок восторг высоты;
Будем мы вечно встречаться
В вечном блаженстве мечты.

Жаркое сердце поэта
Блещет, как звонкая сталь.
Горе, не знающим света!
Горе, обнявшим печаль!

Николай Гумилев

*****

Так говорит Заратустра

— 1 —

Вот Заратустре и пробило тридцать лет.
И он покинул сердце родины своей,
И озерцо, и тень лесов, и гладь полей.
Пошёл он в горы, где рождается рассвет.

Уж десять лет он одиночеством дышал
И наслаждался… только сердце… изменилось.
И на заре оно к высотам устремилось!
Он обратился сердцем к Солнцу и сказал:

— Великолепное Светило, объясни,
К чему свелось бы твоё счастье, весь твой свет
Когда б ни те, кто здесь живут в потоках лет,
Когда б ни те, кому ты светишь в ясны дни?

К моей пещере подымаясь ежедневно
Ты пресыщалось бы собой, когда б ни я,
Когда б ни мой Орел и мудрости Змея
Тобой ни радовались годы неизменно…

Мы утро каждое тебя здесь ожидали
И принимали произбыток тех лучей,
Что ты дарило нам от щедрости своей,
И, принимая, мы тебя благословляли.

Взгляни, пресытился я, словно та пчела,
Что слишком много мёду нынче собрала…
Нужны мне руки, распростёртые ко мне,
Дарю я мудростью, как Солнце — свет Луне…

Чтоб мудрый радовался созданным безумством,
А бедный — золотом своим и вольнодумством…
Я должен нынче, как и ты, спуститься вниз.

Ты, окунаясь в море, свет несёшь туда,
В иные страны и иные города,
О, богатейшее Светило, как сюрприз…

И должен я, тебе подобно, закатиться.
Так называют это люди… К ним иду…
Благослови меня спокойно поутру,
И чашу полную, готовую пролиться.

Чтоб золотистой влаги с гор бежал ручей,
И нёс он всюду отблеск солнечной отрады!
Пустая чаша Заратустры — суть награды…
(Земной закат ещё не знал таких речей…)

— 2 —

И Заратустра с гор спустился одиноко…
В лесу же старца мудреца он повстречал,
Что, как обычно, корни сладкие искал,
Тот, удивившись, произнёс, вздохнув глубоко:

— Я узнаю тебя… Ты много лет назад
Здесь проходил и Заратустрой назывался…
Ты прах свой в гору нёс и кары не боялся…
Теперь огонь несёшь в долину, пламя в ад…

И не боишься поджигателем прослыть?
Идешь, танцуя… Ты, ребенком став, проснулся
Из одиночества мирского и вернулся…
И жаждешь спящих танцем мысли разбудить!

Ужели хочешь снова тело ты таскать?
— Да, я люблю людей!

— Ужель не потому…
Ушёл и я в сей лес, в пустыню… что люблю.
Я даже слишком их любил, к чему мне лгать…
Теперь я Бога возлюбил, а человек
Несовершенен для обители моей,
Я не могу теперь любить таких людей…

— Но я им дар несу! — услышал он в ответ.

— О, не давай им ничего! Сними их груз,
Да и неси… Так будет лучше и для них,
И для тебя, а лучше денег дай своих,
Когда попросят, словно милостыню уз…

— Я не из милости даю! — и тут святой
Смеяться стал:

— Так постарайся, чтоб они
Твои сокровища получше берегли…
Они не верят, коль им дарят золотой.
Для них отшельник — это просто вор ночной,
Что до зари встает, конечно, не напрасно…
Останься лучше средь зверей, здесь так прекрасно,
Медведи, птицы…
— Что ж здесь делает святой?

— Слагаю песни и пою, потом смеюсь,
И бормочу себе под нос, и славлю Бога!
А что же ты им в дар несёшь? — и глянул строго.
Тут поклонился Заратустра:

— Я боюсь…
Чтоб я не взял у вас! Что дать я вам могу?
Позвольте мне уйти, — и двое разошлись,
Смеясь, как дети… Для забавы обожглись
Старик и юный Заратустра в том лесу.

Тут голос сердца Заратустра услыхал:
— Да этот старец в старо-девственном лесу
Не знает то, что умер Бог, исчез в росу…
Невероятно, но святой… сего не знал!

— 3 —

Придя в ближайший град за невысоким лесом,
Нашел он множество народа, что собрался
Увидеть зрелище на площади… Достался
Им некто смелый на канате, легкий весом.

А Заратустра так сказал:
— Учу я вас
Сверхчеловеку, торжеству и пониманью!
Вам превзойти себя дано! Я это знанье
Дарю вам нынче без затейливых прикрас.

Что… обезьяна в отношенье человека,
Как ни посмешище, мучительный позор!
Сверхчеловек несёт вам тот же приговор,
И путь укажет вам и цель теченья века.

Вы обезьяной были некогда, теперь
Намного большая, чем прежде, обезьяна,
Полурастенье, полупризрак, боль изъяна…
Но цель Земли — сверхчеловек! Раскрыта дверь.

Пусть Воля ваша говорит:
«Я — смысл Земли!»
Я заклинаю вас, не верьте в неземные
Надежды райские, небесные, благие…
Те умирающие мысли отжили.

Хула на Бога величайшею хулой
Была когда-то… Нынче умер Бог, и вы
Чтить ваше тело, вашу Землю вы должны!
Изгнать презрение былое над собой,

Когда душа на вас смотрела с отвращеньем,
То тело тощим и голодным оказалось…
Сама душа голодной странницей являлась,
Её жестокость называлась вожделеньем.

А кто сегодня скажет о ее красе?
Ужель не жалкое довольство то собою?
Поток, что грязен, называете судьбою,
А надо Морем стать, вобрав потоки все!

Сверхчеловек — вот это Море! В нём презренье
Утонет ваше, чтоб смогли вы пережить
Тот час, когда не захотите больше жить,
Когда воскликнете: «В чем счастье, в чем прозренье?»

Оно есть… бедность или жалкое довольство?
Оно ж оправдывать должно существованье!

— В чем разум мой? Как лев он пищи ищет, знанья?
Или же беден он во тщенье беспокойства?

В чем добродетель? — вопросите вы, — Она
Ещё безумствовать меня не научила?
Добро и зло моё мне нынче опостыло,
Всё это бедность, грязь, отжившая волна…

В чём справедливость? Вы огнём уже горите?
В чём ваша жалость, не в кресте ль, куда любой
Стал пригвождать себя, замученный судьбой?
Ужели жалость — суть распятие? Взгляните!

Вы говорите так? Вы так ли восклицали?
Не грех кричит — самодовольство вопиет!
Ничтожность дел и мыслей стадных воду льёт…
Но где же молния, где То, что души ждали?

Сверхчеловек — вот ваша молния, мой дар!
Вот то безумие, что я хочу привить
Той вашей бедности, где вы хотели жить…
Примите молнию мою и мой пожар!

Тут кто-то крикнул из толпы:

— Слыхали мы!
О том канатном плясуне, пусть и покажут!
Над Заратустрою… смеялись… —
Люди скажут, что не увидели его среди толпы.

— 4 —

А Заратустра всё смотрел и удивлялся…
И так сказал:

— Вот человек. Он — тот канат
Между животным и сознанием всех врат.
Канат над пропастью… опасным оказался.

Опасно быть в Пути, и взгляд назад опасен,
Опасны страх и остановка на Пути.
Ведь человек не цель, а мост… Ему идти
По переходу… погибая…
Мост прекрасен!

Люблю я тех, кто не умеет жить иначе,
Как погибая, словно стрелы от тоски
К другому берегу, к концу у той доски,
Где он идёт, решая главные задачи.

Люблю я тех, кто существует для Познанья,
И для того, чтоб воскресал сверхчеловек,
Того, кто трудится и гибнет ради тех,
Кто станет Морем в Океане Созиданья!

Подобно духу, он проходит по мосту,
Рождая свет и благо каждое мгновенье!
Люблю того, кто расточает вдохновенье,
Даря собой, и не жалеет посему.

Кто хочет гибели своей во имя счастья
Сверхчеловеческого будущего здесь!
Карает Бога… ради Бога! Эта взвесь
Рождает Истину великого Причастья!

Люблю того, кто, позабывши про себя,
Идёт охотно по мосту, им становясь.
Свободный сердцем… покидает мир смеясь.
Сверхчеловек и ваша молния — вот Я!

— 5 —

Закончив Эту речь, он снова посмотрел
На всю толпу, что называется народ,
И в сердце так сказал:

— Мир полон их забот…
Они смеются и глухи для этих тем…
Возможно, речь не для таких совсем ушей…
Неужто… нужно разорвать сперва им уши,
Чтоб научились и глазами… слушать души!
Неужто… каяться, греметь для сих людей…

Как проповедники, коль верят… заиканью.
У них есть нечто, что зовётся «их культура»,
(Что различает пастуха и трубадура).
Скажу к их гордости, их чести и призванью!

Так говорил он:
— Время новое настало!
Должны вы Цель себе поставить, посадив
На почву зёрнышки надежды, и взрастив
Росточки крепкие, где смелость бы блистала!
Иначе почва, где живёте, истощится,
И вы не вырастите древа своего,
Что стало б выше, чем теперь, и чтоб взошло
Внутри вас Солнце, что от мудрости искрится…

Смотрите — горе… Приближается пора,
Когда стрела тоски… не выше человека!
И тетива не задрожит от силы века,
Не улетит стрела души за облака.

Смотрите — горе! Человек уж не родит
Здесь ни одной звезды, коль хаоса в нём нет.
Я говорю для вас! Есть хаос — есть и Свет!
Звезда взойдёт, когда, танцуя, мир творит!

Смотрите — горе. Я показываю вам
Того последнего презренного раба,
Что не умеет презирать уж и себя…
Не доверяя ни ушам, и ни глазам…

Сверхчеловека тот последний спросит так:

— Что есть Любовь? Что есть земное устремленье?
Что есть звезда и миг зари первотворенья?
Непонимающий… моргает, как дурак…
Земля такою стала маленькой, а он,
Последний, жалкий человек живёт всё дольше…
«Нашел я счастие своё» — лепечет горше…
И жмётся к ближнему от холода, в полон…

Быть осмотрительными все хотят они,
А спотыкаются о камни лишь безумцы,
Кто против стадности. Ох, эти вольнодумцы…
Их… сумасшедшими в том стаде нарекли…

Нет пастуха! Одно лишь суетное стадо!
Всё то, что хлопотно — забыть и поскорей.
Есть удовольствия для дней и для ночей!
Здоровье — главное, и большего — не надо…

И говорят они, что счастие при них!
Хотя и ссорятся, но мирятся проворно.
В своём ничтожестве они всегда покорны,
А мир людей последних призрачен и тих…

И Заратустра здесь окончил речь свою.
Мы назовём её иначе — Предисловьем.
Толпа… кричала, умножаясь… поголовьем,
Не сознавая, утыкаясь в колею…

Он был печален, мысли плыли, как в реке:
— Они меня не понимают, уши эти…
Ещё не зрелы, не слыхали о рассвете,
Я слишком долго жил в горах, был вдалеке…

Моя душа светла, как горы в час рассветный,
Они же думают, что хладен я, как лёд…
Но… лёд в их смехе, этот смех им души рвёт…
Они смеются, ненавидя смех ответный…

— 6 —

Случилось нечто…
Тут уста немыми стали!
Плясун канатный начал дело и пошёл
Из узкой дверцы по канату и дошёл
До середины этой площади, где встали…

Под ним толпа и Заратустра… словно рать…
Но тут, вторично… дверца малая открылась.
Детина вышел — скоморох… Все затаились!
А тот вослед пошёл, прыжками, чтоб догнать!
Крича с угрозою:

— Ленивая скотина!
Контрабандист с белёной рожей, эй, взгляни,
Как бы тебя не обогнал я на пути!
Зачем ты здесь, осёл! — кричал во след детина…

Он, приближаясь, жёстко вёл свою игру…
Толпа же в ужасе наверх смотрела немо…
Над тем канатом возвышалось море — небо,
Подобна бездне, что трепещет на ветру…

Но продолжал кричать детина:
— Запереть
Тебя бы следовало в башне! Не мешай
Тому, кто лучше, и пути не заграждай!
Таким, как ты, всего вернее — умереть!

Когда он был на расстоянии лишь шага,
Случилось страшное… И все оцепенели…
Взор неподвижным стал, уста же онемели —
Детина прыгнул чрез того с рычаньем ада!

Канатоходец, увидав, что побеждает
Его соперник, потерял всё обладанье,
Канат и голову, умение и знанье,
И полетел, как камень… вниз, как вихрь слетает…

Народ на площади на море походил,
Когда взволновано оно безумной бурей.
В смятенье люди побежали, будто улей,
Что потревожили, проснулся… полон сил.

Но Заратустра оставался там, на месте.
И тело раненое рядом с ним упало,
Ещё живое, но разбитое немало…
Оно хранило отблеск мужества и чести!

Когда сознание вернулось, тот увидел
Лицо склонившегося низко Заратустры.

— Ты что тут делаешь, явленье Златоуста?
За мною чёрт пришёл… Тебя я не обидел?
Ты помешать ему желаешь? Уходи!

— Клянусь я честью, друг. Того не существует
О чём ты думаешь, но ум мираж рисует…
Нет преисподней, нет и чёрта, ну, пойми!

Тот с недоверием:
— Коль правду говоришь,
То я, теряя жизнь, нисколько не теряю!
Немногим больше, чем животное, я знаю.
Меня… ударами учили!
Ты… молчишь…

— Совсем не так! Тебе опасность — ремесло!
За это можно ли кого-то презирать?
Ты научился так достойно умирать,
Что в миг последний мыслишь чисто и светло…

А умирающий… уже не отвечал,
Пошевелив рукою, как бы в благодарность,
Ища те руки, что даруют смерти данность,
С улыбкой странною… он тихо умирал.

— 7 —

— Похороню тебя своими я руками…
А, между тем, холодный вечер наступал.
Все разошлись, лишь Заратустра и стоял,
Забыв о времени…
Вот ночь пришла крылами…

Очнувшись холодом, он в сердце так сказал:

— Улов прекрасный был сегодня у меня.
Не человека, труп поймал холодный я…
Существованье скомороха… опыт дал.

Но я хочу учить людей благому смыслу
Их бытия, ведь этот смысл — сверхчеловек.
Я словно молния из тучи тёмных век…
Безумец — труп: подобны оба коромыслу.

— 8 —

Сказал он в сердце так и, труп взвалив на спину,
Пустился в путь, но вскоре некто подошёл,
Да стал шептать ему: — Беги от яда пчёл!
Здесь ненавидят все тебя! — и скорчил мину…

— У чёрта ты украл кусок! О, браво, браво!
Теперь… могильщиком заделался, виват!
А Заратустра молча шёл — И это брат?
И через два часа пути свернул направо…

Он слышал вой волков, идя по тёмной чаще,
Их голод вдруг он ощутил внутри себя…
Капризы голода вели на зов огня.
И вот, у дома он, стучит сильнее, чаще…

— Кто нарушает скверный сон? — спросил старик,
Открыв ему…

— Живой и мёртвый! Дайте мне
Поесть, попить… Забыл с делами о себе…
Кто кормит просящего, кормит свой родник! —
Так говорят! — старик ушёл, прикрывши дверь,
И возвратился тотчас с хлебом и вином.

— Здесь край плохой… Зови товарища же в дом,
Ведь он не менее тебя устал, поверь…

— Товарищ мёртв и вряд ли станет пить и есть!
В ответ на это Заратустра говорил.
Старик врата свои немедля затворил:

— Меня не впутывай, не слышал эту весть!

И Заратустра два часа с привычной ношей
Опять всё шёл и шёл сквозь лес, и вот — дупло
Нашёл для мёртвого, изрядно высоко…
Чтоб защититься от волков — приют хороший…

— 9 —

А сам на землю лёг, на мох, и вмиг уснул…
И спал так долго, что уж полдень наступил.
Открыв глаза, он с удивленьем ощутил…
У новой Истины брега И он… шагнул…

Как будто внутрь себя… Живые мне нужны!
Такие, что идут за мной своим желаньем,
Туда, куда я захочу моим призваньем!
Свет снизошёл в меня! Мне… спутники важны!

Не пастухом мне быть и не собакой стада,
А тем разбойником, что станет красть овец,
Сманив из стада хоть немножечко сердец,
Свободных разумом. Вот лучшая награда!

Их пастухи добры и праведны… правы,
Клеймят того, кто их скрижали разбивает…
Но… Разрушитель со-зи-да-ет! Кто не знает…
Что Созидающий вне стада, вне толпы…

Кто ищет новые скрижали и серпы
Свои затачивает для великой жатвы,
Кто не дает ни обещания, ни клятвы,
Но разрушает догмы, строит сам мосты!

Я буду праздновать пир с ними, но тогда,
Когда мы Дело совершим. Иду за ними!
Последний раз я разговаривал с глухими,
И с мертвецами я прощаюсь навсегда.

Лишь с созидающими жажду единиться,
И яркой радугой раскрасить небеса!
Пою я тем, кто слышит неба голоса,
Стремлюсь я к цели — в мире счастья насладиться!

— 10 —

Так говорил он в лоне сердца своего,
И, вопросительно взглянув на полдень неба,
Он крик услышал в нём орлиный — вот дилемма…
Орел с Змеёй, но не с добычей!
Каково…

Змея увила, как подруга, тело друга…
— Мои вы звери: Ум и Гордость всей Земли.
О, вы разведчики духовные мои,
Хотите видеть, жив ли я, с большого круга?

Среди людей опасней быть, чем средь зверей.
Так пусть ведут меня! — сказал и вспомнил старца…
Что повстречал, когда лишь начал с гор спускаться…
— Ах, если б стать мне как Змея моя, мудрей.

Так Заратустра начинает свой закат…
(Прошла и я дорогой этой… Он мне брат…)

Феано