Во Флоренции было не жарко,
с ветерком, а порою с дождем.
То карниз был укрытьем, то арка,
то собор, то случайный проем.
Распогодится — снова в дорогу
вдоль цветистой мозаики стен,
от порога шагая к порогу,
от угла до угла, а затем
вырос этот корявый, замшелый,
схожий с крепостью дом угловой,
тяжкой глыбой, надгробною стелой
нависающий над головой.
В этой улочке узкой и серой,
в этом доме явился на свет
все изведавший полною мерой
знаменитейший в мире поэт.
Говорили о нем: что за чудо!
Говорили: на нем благодать!
А жилось ему в общем-то худо
и в аду довелось побывать,
в том аду, где удача бездарна,
где любой угрожает закут,
где по руслу любимого Арно
воды Стикса свинцово текут.
Но и это однажды отнимут,
и в изгнанье придется нести
воды, портики, небо и климат,
пронизавший до самой кости,
до кости… и тоска неустанна
по деревьям, следам на песке,
по Тоскане, а эта Тоскана
легкой дымкой дрожит вдалеке.
Так вот, значит, иди и не падай,
зубы стисни и рта не криви…
Но ведь был ему в муке наградой
вечный свет безответной любви.
В безнадежной печали — величье,
и в ненастном свечении дня
пролетает, как луч, Беатриче
сквозь него, сквозь века, сквозь меня.
