Лидия — Вергилий

Как я завидую вам, о поля и прекрасные долы,
Тем вы прекрасней вдвойне, что с моею красавицей вместе
Вам и молчать, и вздыхать дано о нашей любови!
Ныне взирает на вас моя Лидия, с вами играет,
С вами беседует, к вам обращает веселые взоры,
Вам потихоньку она мои напевает напевы,
Коими некогда мне, влюбленному, слух услаждала.
Как я завидую вам, о поля, — любовь вас наставит!
Благословен и удел вертоградов, премного счастливых!
Там попирает она стопами лилейными травы,
Зелень незрелых кистей розоперстой дланью срывая,
Ибо еще лоза не набухла сладостным Вакхом;
Иль среди пестрых цветов, благовонной дани Венеры,
Склонит колена она, ковер зеленый сминая,
И о любви моей поведает лугу украдкой.
Снежные горы и нежные долы радость наполнит,
Радость наполнит леса; умолкнут хоры пернатых,
Бег замедлит ручей — утишьте журчание, воды,
Дайте подруге моей излиться в жалобах сладких!
Как я завидую вам, поля, — у вас моя радость,
Ныне утехой для вас моя услада былая!
Ах, в неизбывной тоске мои истаяли члены,
Бедное тело мое застыло в холоде смертном,
Ибо рассталась со мной ненаглядная. С нею сравниться
Может ли кто красотой и мудростью? Если преданья
Истину нам говорят — и быка, и дождя золотого
(Слух поскорей, отврати, Юпитер!) она лишь достойна.
Бык, счастливый отец и слава могучего стада!
Не приведется тебе, коль твоя затаилась телица,
Скорбным мычаньем леса оглашать в блужданиях тщетных.
Ты, о родитель козлят, счастливый и трижды блаженный,
Топчешь ли кручу скалы, попирая копытами камни,
Или бредешь наугад, пресытившись пастбищем прежним —
Милая всюду вослед поспешает радостным шагом.
Горе разлуки познать не придется такому супругу,
Ибо всегда и везде супруга с ним нераздельна.
Ах, почему не была и к нам благосклонной Природа?
Ах, почему я терплю столь часто страдания злые?
Ясных звезд хоровод покидает небо ночное,
Свой черед уступив сиянию Феба — и снова
Друг твой с тобою, Луна: так зачем разлучен я с подругой?
Горе познала и ты — над моим смилосердствуйся горем!
Лавром венчаясь, о Феб, ты свою любовь знаменуешь —
Память о Дафне твоей осеняется славой лесною.
Держат утеху свою при себе вездесущие боги
И в небесах ее свет созерцают — да сказ этот долог.
Иль в счастливые дни Златого Сатурнова века
Не был людской удел подобен божественной доле?
Но и об этом смолчу: всяк видит меж звезд Ариадну,
Что за возлюбленным шла, в полон захвачена страстью.
Ах, ужели наш век обидел насельников неба?
Ах, ужель суждено нам жить средь мучений жестоких?
Разве я первый посмел одолеть стыдливости стены
И у подруги своей коснуться священной повязки?
Разве за это платить я должен безвременной смертью?
Будь я первый, чей ум смущает прелюбодейный
Помысел — стала бы мне кончина отраднее жизни!
Не обо мне молва сохранит бессмертную повесть,
Будто бы первым из всех я вкусил от услады запретной,
Род человечий прельстив соблазном тайной Венеры.
Зависть судьбы не даст мне стяжать подобную славу,
Ибо не был наш грех предтечей утех беззаконных.
Облик обманный приняв, Юпитер древле с Юноной,
Прежде чем стала она ему венценосной супругой,
Нежных изведал услад, воровской насладившись любовью,
А среди трав луговых Киприда в веселье глядела,
Как сминает цветы пурпурные страстный Адонис,
Стройную выю его объемля ласковой дланью.
Был в это время Марс упоен забавою ратной,
Был усердный Вулкан за работой, обезобразив
Копотью черной лицо и бороду выпачкав сажей.
Разве слез не лила о возлюбленном новом Аврора,
Вспыхнувший лик заслонив плащом зари розоцветной?
Вот обычай богов и героев блаженных обычай —
Нынешний век, увы! живет по иному закону!
Ах, себе на беду не рожден я Природой благою
В те золотые дни! О, мой удел горемычный!
О, печальная страсть, угасшая в сумерках века!
Так истерзала Судьба мое истомленное тело,
Что не узнаешь меня ты ныне в страдальце недужном!

Публий Вергилий Марон
(Перевод с латинского Е. Г. Рабинович)

*****

Invideo vobis, agri formosaque prata,
hoc formosa magis, mea quod formosa puella
est vobis: tacite nostrum suspirat amorem.
vos nunc illa videt, vobis mea Lydia ludit,
vos nunc alloquitur, vos nunc arridet ocellis
et mea submissa meditatur carmina voce,
cantat et interea, mihi quae cantabat in aurem.
Invideo vobis, agri, discetis amare.
O fortunati nimium multumque beati,
in quibus illa pedis nivei vestigia ponet
aut roseis viridem digitis decerpserit uvam
(dulci namque tumet nondum vitecula Baccho)
aut inter varios, Veneris stipendia, flores
membra reclinarit teneramque illiserit herbam,
et secreta meos furtim narrabit amores.
gaudebunt silvae, gaudebunt mollia prata,
et gelidi fontes, aviumque silentia fient.
tardabunt rivi labentes (sistite lymphae),
dum mea iucundas exponat cura querelas.
Invideo vobis,, agri: mea gaudia habetis,
et vobis nunc est mea quae fuit ante voluptas.
at mihi tabescunt morientia membra dolore,
et calor infuso decedit frigore mortis,
quod mea non mecum domina est. non ulla puella
doctior in terris fuit aut formosior; ac si
fabula non vana est, tauro Iove digna vel auro
(Iuppiter avertas aurem) mea sola puella est.
Felix taure, pater magni gregis et decus, a te
vaccula non umquam secreta cubilia captans
frustra te patitur silvis mugire dolorem.
et pater haedorum felix semperque beate,
sive petis montis praeruptos, saxa pererrans,
sive tibi silvis nova pabula fastidire
sive libet campis: tecum tua laeta capella est.
et mas quacumque est, illi sua femina iuncta
interpellatos numquam ploravit amores.
cur non et nobis facilis, natura, fuisti?
cur ego crudelem patior tam saepe dolorem?
Sidera per viridem redeunt cum pallida mundum,
inque vicem Phoebi currens abit aureus orbis,
Luna, tuus tecum est: cur non est et mea mecum?
Luna, dolor nosti quid sit: miserere dolentis.
Phoebe, gerens nam laurus celebravit amorem;
et quae pompa deum, non silvis fama, locuta est?
(omnia vos estis) secum sua gaudia gestat
aut insparsa videt mundo: quae dicere longum est.
aurea quin etiam cum saecula volvebantur
condicio similisque foret mortalibus illis,
haec quoque praetereo: notum Minoidos astrum
quaeque virum virgo, sicut captiva, secuta est.
laedere, caelicolae, potuit vos nostra quid aetas,
condicio nobis vitae quo durior esset?
Ausus ego primus castos violare pudores,
sacratamque meae vittam temptare puellae,
immatura mea cogor nece solvere fata?
istius atque utinam facti mea culpa magistra
prima foret: letum vita mihi dulcius esset,
non mea, non ullo moreretur tempore fama,
dulcia cum Veneris furatus gaudia primum
dicerer, atque ex me dulcis foret orta voluptas.
nam mihi non tantum tribuerunt invida fata,
auctor ut occulti noster foret error amoris.
Iuppiter ante, sui semper mendacia factus,
cum Iunone, prius coniunx quam dictus uterque est,
gaudia libavit dulcem furatus amorem
et moechum tenera gavisa est laedere in herba
purpureos flores, quos insuper accumbebat,
Cypria, formoso supponens bracchia collo.
tum, credo, fuerat Mavors distentus in armis,
nam certe Volcanus opus faciebat, et ille
tristi turpabat malam ac fuligine barbam.
non Aurora novos etiam ploravit amores,
atque rubens oculos roseo celavit amictu?
talia caelicolae. numquid minus aurea proles?
ergo quod deus atque heros, cur non minor aetas?
Infelix ego, non illo qui tempore natus,
quo facilis natura fuit. sors o mea laeva
nascendi, miserumque genus, quo sera libido est.
tantam Fata meae carnis fecere rapinam,
ut maneam, quod vix oculis cognoscere possis.

Publius Vergilius Maro