Лучшие стихи Константина Случевского

Константин Случевский — русский поэт, писатель, драматург, переводчик. Представляем вашему вниманию лучшие стихи Константина Случевского.

Осенний мотив

Мой старый клён с могучею листвою,
Ещё ты густ, и зелен, и тенист,
А между тем чуть видной желтизною
Уже слегка озолочён твой лист.

Ещё и птиц напевы голосисты,
Ты ими полн, как плеском бег реки;
Ещё висят вдоль плеч твоих монисты —
Твоих семян созревших мотыльки.

В них бывший цвет — твои воспоминанья,
Остатки чувств, испытанных тобой;
Но ты сказал им только: «До свиданья!»
Ты будешь жить и будущей весной.

Глубокий сон зимы обледенелой —
Додремлешь ты и, покидая сны,
Весь обновлён, листвой своей всецело
Отдашься ласкам будущей весны.

Для нас — не то. Хотя живут стремленья,
И в сердце песнь, и грёз душа полна,
Но, старый друг, нет людям обновленья,
И жизнь идёт, как нить с веретена.

*****

Быть ли песне?

Какая дерзкая нелепость
Сказать, что будто бы наш стих,
Утратив музыку и крепость,
Совсем беспомощно затих!

Конечно, пушкинской весною
Вторично внукам, нам, не жить:
Она прошла своей чредою
И вспять её не возвратить.

Есть вёсны в людях, зимы глянут,
И скучной осени дожди,
Придут морозы, бури грянут,
Ждёт много горя впереди…

Мы будем петь их проявленья
И вторить всем проклятьям их;
Их завыванья, их мученья
Взломают вглубь красивый стих…

Переживая злые годы
Всех извращений красоты —
Наш стих, как смысл людской природы,
Обезобразишься и ты;

Ударясь в стоны и рыданья,
Путём томления пройдёшь.
Минуешь много лет страданья —
И наконец весну найдёшь!

То будет время наших внуков,
Иной властитель дум придёт…
Отселе слышу новых звуков
Ещё не явленный полёт.

1903 год

*****

Пред великою толпою

Пред великою толпою
Музыканты исполняли
Что-то полное покоя,
Что-то близкое к печали;

Скромно плакали гобои
В излияньях пасторальных,
Кружевные лились звуки
В чудных фразах музыкальных…

Но толпа вокруг шумела:
Ей нужны иные трели!
Спой ей песню о безумье,
О поруганной постели;

Дай ей резких полутонов,
Тактом такт перешибая,
И она зарукоплещет,
Ублажась и понимая…

1900 год

*****

Упала молния в ручей

Упала молния в ручей.
Вода не стала горячей.
А что ручей до дна пронзён,
Сквозь шелест струй не слышит он.

Зато и молнии струя,
Упав, лишилась бытия.
Другого не было пути…
И я прощу, и ты прости.

1901 год

*****

Я сказал ей: тротуары грязны

Я сказал ей: тротуары грязны,
Небо мрачно, все уныло ходят…
Я сказал, что дни однообразны
И тоску на сердце мне наводят,
Что балы, театры — надоели…
«Неужели?»

Я сказал, что в городе холера,
Те — скончались, эти — умирают…
Что у нас поэзия — афера,
Что таланты в пьянстве погибают,
Что в России жизнь идёт без цели…
«Неужели?»

Я сказал: ваш брат идёт стреляться,
Он бесчестен, предался пороку…
Я сказал, прося не испугаться:
Ваш отец скончался! Ночью к сроку
Доктора приехать не успели…
«Неужели?»

*****

Да, трудно избежать для множества людей

Да, трудно избежать для множества людей
Влиянья творчеством отмеченных идей,
Влиянья Рудиных, Раскольниковых, Чацких,
Обломовых! Гнетут!.. Не тот же ль гнёт цепей,
Но только умственных,
совсем не тяжких, братских…
Художник выкроил из жизни силуэт;
Он, собственно, ничто, его в природе нет!
Но слабый человек, без долгих размышлений,
Берёт готовыми итоги чуждых мнений,
А мнениям своим нет места прорасти, —
Как паутиною все затканы пути
Простых, не ломаных, здоровых заключений,
И над умом его — что день, то гуще тьма
Созданий мощного, не своего ума…

1898 год

*****

Вконец окружены туманом прежних дней

Вконец окружены туманом прежних дней,
Всё неподвижней мы, в желаньях тяжелей;
Всё Уже горизонт, беззвучнее мечты,
На всё спускаются завесы и щиты…

Глядишь в прошедшее, как в малое окно;
Там всё так явственно, так всё озарено,
Там светят тысячи таинственных огней;
А тут — совсем темно и, что ни час, темней…

Весь свет прошедшего как бы голубоват.
Цвет взглядов юности! Давно погасший взгляд.
И сам я освещён сиянием зари…
Заря в свершившемся! Любуйся и смотри!..

Как ясно чувствую и как понятно мне,
Что жизнь была полней в той светлой стороне!
И что за даль видна за маленьким окном —
В моём свершившемся, чарующем былом!

Ведь я там был в свой час, но я не сознавал.
И слышу ясно я — мне кто-то прошептал:
«Молчи! Довольствуйся возможностью смотреть!
Но, чтоб туда пройти, ты должен умереть!»

1900 год

*****

Ты не гонись за рифмой своенравной

Ты не гонись за рифмой своенравной
И за поэзией — нелепости оне:
Я их сравню с княгиней Ярославной,
С зарёю плачущей на каменной стене.

Ведь умер князь, и стен не существует,
Да и княгини нет уже давным-давно;
А всё как будто, бедная, тоскует,
И от неё не всё, не всё схоронено.

Но это вздор, обманное созданье!
Слова — не плоть… Из рифм одежд не ткать!
Слова бессильны дать существованье,
Как нет в них также сил на то, чтоб убивать…

Нельзя, нельзя… Однако преисправно
Заря затеплилась; смотрю, стоит стена;
На ней, я вижу, ходит Ярославна,
И плачет, бедная, без устали она.

Сгони её! Довольно ей пророчить!
Уйми все песни, все! Вели им замолчать!
К чему они? Чтобы людей морочить
И нас, то здесь — то там, тревожить и смущать!

Смерть песне, смерть! Пускай не существует!
Вздор рифмы, вздор стихи! Нелепости оне!..
А Ярославна всё-таки тоскует
В урочный час на каменной стене…

1898 год

*****

В костюме светлом Коломбины

В костюме светлом Коломбины
Лежала мёртвая она,
Прикрыта вскользь, до половины,
Тяжёлой завесью окна.
И маска на сторону сбилась;
Полуоткрыт поблёкший рот…
Чего тем ртом не говорилось?
Теперь от первый раз не лжёт!

1883 год

*****

Полдневный час. Жара гнетёт дыханье

Полдневный час. Жара гнетёт дыханье;
Глядишь, прищурясь, — блеск глаза слезит,
И над землёю воздух в колебанье,
Мигает быстро, будто бы кипит.

И тени нет. Повсюду искры, блестки;
Трава слегла, до корня прожжена.
В ушах шумит, как будто слышны всплески,
Как будто где-то подле бьёт волна…

Ужасный час! Везде оцепененье:
Жмёт лист к ветвям нагретая верба,
Укрылся зверь, затем что жжёт движенье,
По щелям спят, приткнувшись, ястреба.

А в поле труд… Обычной чередою
Идёт косьба: хлеба не будут ждать!
Но это время названо страдою, —
Другого слова нет его назвать…

Кто испытал огонь такого неба,
Тот без труда раз навсегда поймёт,
Зачем игру и шутку с крошкой хлеба
За тяжкий грех считает наш народ!

1884 год

*****

После казни в Женеве

Тяжёлый день… Ты уходил так вяло…
Я видел казнь: багровый эшафот
Давил как будто бы сбежавшийся народ,
И солнце ярко на топор сияло.

Казнили. Голова отпрянула, как мяч!
Стёр полотенцем кровь с обеих рук палач,
А красный эшафот поспешно разобрали,
И увезли, и площадь поливали.

Тяжёлый день… Ты уходил так вяло…
Мне снилось: я лежал на страшном колесе,
Меня коробило, меня на части рвало,
И мышцы лопались, ломались кости все…

И я вытягивался в пытке небывалой
И, став звенящею, чувствительной струной, —
К какой-то схимнице, больной и исхудалой,
На балалайку вдруг попал едва живой!

Старуха страшная меня облюбовала
И нервным пальцем дёргала меня,
«Коль славен наш господь»
тоскливо напевала,
И я вторил ей, жалобно звеня!..

1881 год

*****

На Раздельной

(После Плевны)

К вокзалу железной дороги
Два поезда сразу идут;
Один — он бежит на чужбину,
Другой же — обратно ведут.

В одном по скамьям новобранцы,
Всё юный и целый народ;
Другой на кроватях и койках
Калек бледноликих везёт…

И точно как умные люди,
Машины, в работе пыхтя,
У станции ход уменьшают,
Становятся ждать, подойдя!

Уставились окна вагонов
Вплотную стекло пред стеклом;
Грядущее виделось в этом,
Былое мелькало в другом…

Замолкла солдатская песня.
Замялся, иссяк разговор,
И слышалось только шаганье
Тихонько служивших сестёр.

В толпе друг на друга глазели:
Сознанье чего-то гнело,
Пред кем-то всем было так стыдно
И так через край тяжело!

Лихой командир новобранцев, —
Имел он смекалку с людьми, —
Он гаркнул своим музыкантам:
«Сыграйте ж нам что, чёрт возьми!»

И свеялось прочь впечатленье,
И чувствам исход был открыт:
Кто был попрочней — прослезился,
Другие рыдали навзрыд!

И, дым выпуская клубами,
Машины пошли вдоль колей,
Навстречу судьбам увлекая
Толпы безответных людей…

*****

Каждою весною, в тот же самый час

Каждою весною, в тот же самый час,
Солнце к нам в окошко смотрит в первый раз.
Будет, будет время: солнце вновь придёт, —
Нас здесь не увидит, а других найдёт…
И с терпеньем ровным будет им светить,
Помогая чахнуть и ничем не быть…

*****

Висбаден

В числе явлений странных, безобразных,
Храня следы отцов и дедов наших праздных,
Ключи целебных вод отвсюду обступая,
Растут, своим довольством поражая,
Игрушки-города. Тут, были дни, кругом,
Склонясь, насупившись за карточным столом,
Сидели игроки. Блестящие вертепы
Плодились быстро. Деды наши, слепы,
Труды своей земли родимой расточали;
Преображались наши русские печали
Чужой земле в веселье! Силой тяготенья
Богатств влеклись к невзрачным городкам
Вся тонкость роскоши, все чары просвещенья!
Везде росли дворцы; по старым образцам
Плодились парки; фабрики являлись,
Пути прокладывались, школы размножались.
И богатела, будто в грёзах сна,
Далёко свыше сил окрестная страна!..
Каким путём лес русский, исчезая,
Здесь возникал, сады обсеменяя?
Как это делалось, что наши хутора,
Которых тут да там у нас недосчитались,
На родине исчезнув, здесь являлись:
То в лёгком стиле мавританского двора,
То в грузном, римском, с блещущим фронтоном,
Китайским домиком с фигурками и звоном!
И церкви русские взрастали здесь не с тем,
Чтоб в них молиться!.. Нет, пусть будет нем.
Пусть позабудется весь ход обогащенья
Чужой для нас земли. Пусть эти города
Растут, цветут, — забывши навсегда
Причины быстрого и яркого цветенья!..

*****

В лаборатории

Из темноты углов её молчащих
И из приборов, всюду видных в ней,
Из книг учёных, по шкапам стоящих,
Не вызвать в жизнь ни духов, ни теней!
Сквозь ряд машин, вдоль проволок привода
Духовный мир являться не дерзнёт,
И светлый сильф в обьятьях кислорода
В соединеньи новом пропадёт…
О, сколько правды в мертвенности этой!
Но главный вывод безответно скрыт!
Воображение — бред мысли подогретой,
Зачем молчишь ты и душа молчит?
Лги, лги, мечта, под видом убежденья —
Не всё в природе цифры и паи,
Мир чувств не раб законов тяготенья,
И у мечты законы есть свои;
Им власть дана, чтоб им вослед пробились
Иных начал живучие струи,
Чтоб живы стали и зашевелились
Все эти цифры, меры и паи…