Лучшие стихи Михаила Голодного

Лучшие стихи Михаила Голодного

Михаил Голодный — советский поэт, переводчик, журналист, военный корреспондент. Представляем вашему вниманию лучшие стихи Михаила Голодного.

Мой стих

Всегда во мне живёт мой стих.
Пою ли я, иль не пою, —
Средь сотен голосов чужих
Его я голос узнаю.

Я бурею гражданских дел
Его венчал, сзывая в бой,
Чтоб он будил, чтоб он гремел
То лёгкой флейтой, то трубой.

Чтоб мог я с ним в одно сливать,
Что ненавижу, что люблю.
Он будет для меня звучать,
Как я хочу, как я велю!

Я с ним брожу вдоль старых стен
И жадно вглядываюсь в тьму,
Он слышит запах перемен,
Пока не слышных никому.

Пространств высоких смутный гуд,
Движенья вихрь и блеск огня,
Отображаясь, в нём пройдут
Через меня и от меня.

И в час, когда весенний гром
К победе призовёт живых,
Паду я на землю бойцом
И рядом — мой последний стих.

1925 год

*****

Люби до смерти. Мне в любви

Люби до смерти. Мне в любви
Конца не увидать.
Ты оттолкни, и позови,
И обними опять.

С тобою просидим вдвоём
С зари и до зари.
Люби до смерти, а потом,
Коль можно… повтори!

1925 год

*****

Партизан Железняк

В степи под Херсоном
Высокие травы,
В степи под Херсоном курган.
Лежит под курганом,
Заросшим бурьяном,
Матрос Железняк — партизан.

Он шёл на Одессу,
А вышел к Херсону;
В засаду попался отряд.
Налево — застава,
Махновцы — направо,
И десять осталось гранат.

«Ребята, — сказал,
Обращаясь к отряду,
Матрос-партизан Железняк, —
Херсон перед нами,
Пробьёмся штыками,
И десять гранат — не пустяк!»

Сказали ребята:
«Пробьёмся штыками,
И десять гранат — не пустяк!»
Штыком и гранатой
Пробились ребята…
Остался в степи Железняк.

Весёлые песни
Поёт Украина,
Счастливая юность цветёт.
Подсолнух высокий,
И в небе далёкий
Над степью кружит самолёт.

В степи под Херсоном —
Высокие травы,
В степи под Херсоном — курган.
Лежит под курганом,
Заросшим бурьяном,
Матрос Железняк — партизан.

1935 год

*****

Осенняя степь

В осенний тусклый свет рядится
Дождливой осени рассвет.
Стоит-летит на месте птица,
Как будто ей пять тысяч лет.

Идёшь, идёшь, и всё знакомо:
Дорога, насыпи, овраг.
И двести километров к дому
Пройти без отдыха — пустяк!

Но вот в тумане холм покатый
И за оврагом перевал.
И кажется, здесь был когда-то,
И кажется, что не бывал.

Как древний ящер, дачный поезд
Ползёт от насыпи в Херсон.
И, рыжим дымом в небе кроясь,
Походит на забытый сон.

Какой? — Не вспомнишь, не опишешь,
Он тенью в памяти мелькнёт,
И долго голос детства слышишь,
Пока он в сердце не замрёт.

1940 год

*****

Мир поющий

Мир поющий, полный звонов
И огней,
Я люблю тебя, зелёный,
Всё нежней.

Твой простор голубоватый —
Сторож гор —
Мне остался верным братом
До сих пор.

Не пахал твоих полей я,
Не косил,
Но в бою с врагом посеял
Ряд могил,

Чтобы кровь узнавший колос
Выше рос,
Чтобы пел весёлый голос
Звонче кос.

Вышина твоя живая
В тишине
Всё расскажет, остывая,
Обо мне, —

Как я шёл со смертью рядом
По полям,
Как мешали радость с ядом
Пополам,

Как любил тебя, зелёный,
Всё нежней,
Мир поющий, полный звонов
И огней!..

1924 год

*****

Песня о Щорсе

Шёл отряд по берегу,
Шёл издалека,
Шёл под красным знаменем
Командир полка.
Голова обвязана,
Кровь на рукаве,
След кровавый стелется
По сырой траве.

«Хлопцы, чьи вы будете,
Кто вас в бой ведёт?
Кто под красным знаменем
Раненый идёт?» —
«Мы сыны батрацкие,
Мы за новый мир,
Щорс идёт под знаменем —
Красный командир.

В голоде и холоде
Жизнь его прошла,
Но недаром пролита
Кровь его была.
За кордон отбросили
Лютого врага,
Закалились смолоду,
Честь нам дорога».

Тишина у берега,
Смолкли голоса,
Солнце книзу клонится,
Падает роса.
Лихо мчится конница,
Слышен стук копыт,
Знамя Щорса красное
На ветру шумит.

1935 год

*****

Детство

На память брату

Всё вдаль уйдёт — пройдёт пора лихая,
И, чудом сохранившись за селом,
Степная мельница, одним крылом махая,
Начнёт молоть легенды о былом.

Мальчишка выйдет в степь с бумажным змеем,
Похожий на меня — такой же взгляд и рост;
Его курносый брат, товарищ по затеям,
Расправит на земле у змея длинный хвост.

«Пускай! Пускай!» — И в небо змей взовьётся
И, еле видимый, уйдёт под облака.
И братья лягут рядом у колодца
На ясный день глядеть издалека.

Глядеть на степь, на небо голубое,
На мельницу, притихшую в тени.
Она расскажет им о том, как мы с тобою
Под этим небом коротали дни,

Как в степь мы выходили на рассвете
Томиться высотой, бумажный змей пускать.
О вечной юности напомнят людям дети,
И будут взрослые их к небу поднимать.

Весь вдаль уйдёт — не канет мир нетленный,
Он зло переживёт и встретит песней труд.
И перед ним — там, на краю вселенной,
С бумажным змеем мальчики пройдут.

1943 год

*****

Долго дорогая

Долго дорогая
Смотрит на меня,
С книгой засыпая,
Не гасит огня.

Вздрогнет с полуслова,
Взглянет в полусне,
Засыпая снова,
Улыбнётся мне.

Улыбнётся сладко,
Бросит взгляд тайком:
Все ли там в порядке
За моим столом?

Пусть молчу часами,
Пусть для всех — другой,
Для неё я самый,
Самый дорогой.

Самый, самый славный,
Лучших в мире нет.
Для неё я главный
На земле поэт.

1939 год

*****

Любовь — война

Любовь, по-моему, война,
Где битва треплет битву.
Не стоит плакать,
Коль она

Невольно нагрубит вам!
Любовь, по-моему, плацдарм.
Пять чувств — мои солдаты.
И я, угрюмый командарм,

Кричу:
— Смелей, ребята!
Скажите, кто в бою не груб,
Но разве в этом дело!

Сраженный властью женских губ,
Веду войну умело.
Глаза огромные растут,
Пугают тусклым блеском.

Вперёд! Ещё один редут —
И нам бороться не с кем!
Катится кровь, за валом — вал,
Грохочет сердце маршем,

Склонилась набок голова.
Ура! головка — наша!
А ночь летит, как миг, как час,
То рысью,

То карьером.
Пять чувств крылатых, горячась,
Ломают все барьеры.
А день, а я — весь впереди.

Гляжу вокруг, смущенный,
И чувствую, что, победив,
Остался побежденным!

1926 год

*****

Время-пряха тянет нитку

Время-пряха тянет нитку,
И скрипит веретено.
Выхожу я за калитку
И стучу к тебе в окно.

Гаснет свет на стук напрасный,
Ты выходишь из ворот.
И лицо, как месяц ясный,
На меня сиянье льёт.

И, от встречи замирая,
Бродим улицей одни.
Мутна-лунна высь без края,
В хлопьях мутные огни.

До рассвета бродим оба;
Ветер снег шагов метёт
От сугроба до сугроба,
От ворот и до ворот…

Где же ты? Приди, явися!
Или всё, что было, — сон?
Снова в лунных хлопьях выси
И пурга со всех сторон.

Или ты, как юность, где-то
Затерялась, пронеслась
Между ночью и рассветом
Невидимкою для глаз.

Только улицей знакомой,
Где бродили до зари,
Нет ни улицы, ни дома —
Пустыри да пустыри.

И напрасно за калитку
Я хожу, ищу окно…
Время-пряха тянет нитку,
И скрипит веретено.

1948 год

*****

Возвращение

Горбатая улица. Низенький дом.
Кривые деревья стоят под окном.

Кривая калитка. Кругом тишина.
И мать, поджидая, сидит у окна.

Ей снится — за городом кончился бой,
И сын её снова вернулся домой.

Иду как во сне я, ружьё за плечом.
Горбатая улица. Низенький дом.

Калитка всё та же, и дворик — всё тот.
Сестра, задыхаясь, бежит из ворот.

— Я плачу, прости мне, обнимемся, брат!
Мы думали, ты не вернёшься назад.

За годами годы бегут чередой.
Знакомой дорогой иду я домой.

Чего ж мне навстречу сестра не идёт?
Чего ж меня мать из окна не зовёт?

Забита калитка. Кругом — тишина.
Высокое небо, большая луна.

О детство, о юность! О бой за Днепром,
Горбатая улица, низенький дом…

1936 год

*****

С каждым днём

С каждым днём
Всё ближе дальний путь.
Дай-ка, милая,
Присядем отдохнуть.

Небеса прозрачны
И тихи,
Видно, Лермонтов
Читает им стихи.

Пусть читает…
Я хочу тебе сказать:
Начал я
Как будто уставать.

Взгляд не тот,
Да нет того огня,
И товарищи
Сторонятся меня.

Да, по правде,
Коль пошло на то, скажу —
Не печалюсь я об этом, —
Не тужу.

Верь, усталости
Не знает только тот,
Кто не любит,
Не жалеет и не ждёт.

Ну и нам —
Не раз с тобой в пути
И любить,
И вянуть, и цвести.

Не устанешь —
И на свете скучно жить, —
А устанешь —
Стоит ли тужить?

Что ж, смелей!
Прижмись к моей груди,
Видишь — небо
Размечталось впереди.

Скоро свет его
Застанет нас вдвоём.
Отдохнём ещё немного —
И пойдём.

1924 год

*****

Поэтическая лихорадка

Три дня, как мой голос вернулся ко мне, —
За песнею — песня другая…
«Что с вами?.. Вы бродите точно во сне!»
Не слышу. Не вижу. Не знаю.

Москва зеленеет. И парит три дня.
Присяду. Вон столик свободный,
Но нет, не ослышался — кличут меня.
Вот снова: «Голодный! Голодный!»

Как стёкла цветные висят небеса.
Кто мог их так низко повесить?
И душно. Должно быть, четыре часа…
А может быть, семь или десять?..

«Дружище, послушай, спешишь, ну куда?
Минуту, минуту. Здорово!»
«Спешу на Мясницкую… Ты не видал —
Там мною утеряно слово?»

«Не надо мне слова — я двадцать нашёл!..»
Откуда — не помню, не знаю.
Прислушался. Слышу. Пусть будет глагол —
За рифмою рифма другая…

Покровку, Покровку мне надо найти.
Шумнее и гуще бульвары.
Вот начало солнце за мною ползти…
За городом где-то пожары.

Качаюсь от блеска, от говора толп, —
Что будет с моей головою?
Ну, полно! Довольно! Как огненный столб
Взлетают стихи надо мною!

Три дня, как мой голос вернулся ко мне,
И я всё забросил жестоко.
И критик — мой друг — улыбается мне:
Спокойней, исполнились сроки.

1927 год

*****

Сентиментальный монолог

Ветер. Дождик. Тьме конца не вижу.
А Москву такой люблю я слёзно.
Пёсик вон. Поди-ка, пёсик, ближе,
Да не бойсь, я только с виду грозный.

Это у меня как бы защита,
Чтобы ближний не кусался больно.
Я гляжу угрюмо, говорю сердито,
Это, знаешь, пёсик мой, невольно.

Ты слыхал, конечно, о поэтах?
О весне они поют, о солнце;
Все они обуты и одеты,
У одних таланты, у других червонцы.

Я хоть не одет, да сыт на диво.
Вот сейчас смеялся сам с собою.
Скажем: будь я женщиной красивой,
Кое-где успел бы больше втрое.

Труд каков мой? Труд мой невесёлый.
Непонятному всю жизнь ищу названья.
Ну, а ты? Всегдв ты ходишь голым?
Дождик каплет, сыростно. Молчанье.

Ты меня, мой пёсик, не обидишь.
Говорят, я в убежденьях шаткий.
Разве это верно? Это — видишь?
У меня любовь сидит в лопатке!

Да, да, женщина такая, значит,
Там сидит она, в лопатке… Гложет.
Умереть захочешь — горько плачет,
Говорит: — Иди, а-а-а, ты не можешь?..

То-то. Так-то. Носик твой холодный.
Дай-ка лапку. Хорошо. Похвально.
А теперь скажи мне: Михаил Голодный,
Ты мне не по вкусу. Ты оригинальный.

Что ж, прощай, собачка. До свиданья!
Говорить не хочешь, всё виляешь.
Или, может, скажешь на прощанье:
Отчего мы любим так? Не знаешь?..

1927 год

*****

Волки

Под зимним небом воют волки,
Окно заносит мокрый снег.
Спят гении на книжной полке,
Я книгу взял: я — человек!

Как синий дым над водопадом,
Мне снится в шуме жизнь моя;
Долина детства где-то рядом,
И к ней бегу без шапки я.

Неслышная, легко и прямо,
Уходит женщина в закат.
Не ты ли это? Мама? Мама!
Не уходи, вернись назад…

Молчание, под свист метели
Поёт сверчок, хрипят часы.
И вижу: человек в шинели
Кладёт два мира на весы.

И, вихрем в комнату влетая,
Заносит книги мокрый снег,
Скребётся в двери волчья стая…
Я взял ружьё: я — человек!

1940 год

*****

В рейхстаге

Брожу среди руин рейхстага.
Под щебнем в мусоре бумага,
С гербом империи у края,
Бесшумно тлеет, догорая.

А туча над просветом крыши
Бросает злую тень на ниши,
Куда укрылись от потомка
Четыре короля-обломка,
Все безголовые (по моде).
Как чучело на огороде!

Стоит среди безвестных статуй
За Карлом Первым Оттон Пятый,
А рядом — Фридрих Барбаросса,
С лицом расколотым, без носа;

И тупо каменные очи
Уставились из вечной ночи
На незнакомого поэта,
Пришедшего с другого света.

Я говорю: «Ну что, вояка?»
Но статуя молчит, однако.
Читаю надписи на стенах
О днях, для памяти священных:
«Дошёл с боями из Ростова
Иван Игнатьевич Подкова!»
«В Берлине мы, ура, ребята!
Рука Потапкина Игната».

А дождик — странный гость в рейхстаге —
Стучит по щебню, по бумаге,
По мрамору, по ржавой жести,
И звук — как шёпот дальней вести,
Как матери-природы слово
О безвозвратности былого.

Брожу среди колонн тяжёлых,
Дверей разбитых, статуй голых…
Где вход, где выход — неизвестно.
Пролом в стене выводит честно
Меня на улицы Берлина.

Туманно, сыро и пустынно.
Ни голоса людей, ни света,
Как мёртвый глаз луна-планета
Скользит в тумане надо мною,
Всё одевая пеленою.

Плывёт осенних туч ватага
Над зданьем бывшего рейхстага.

1946 год

*****

Не выйдет это, господа!

Давно ль мы грозною стеною
Шли в бой за мир и честь труда?
Опять пугают нас войною…
О чём шумите, господа?

Не вы ли русскую отвагу
Расхваливали в дни, когда
Кровь окропляла путь к рейхстагу?..
Долой цилиндры, господа!

От слов хвалебных что осталось?
От них ни звука, ни следа.
Играет бомбой мистер Даллес…
С огнём играет, господа!

Мы этим шуткам знаем цену.
От этих шуток иногда
Бывало тяжко джентльмену…
«Какому?» — «Многим, господа!»

Не с тех времён ли спорим с вами
И повторяем громко: «Да,
В своей стране мы правим сами,
Себе мы сами господа!

Претит нам ярмарка свободы,
Где продаются без стыда
Любовь, и песни, и народы,
И ваша совесть, господа!»

И оттого кричу открыто:
«Кровь павших в битве — не вода!
Ничто народом не забыто:
Поосторожней, господа!

Он видит правду в дружбе с нами,
Ей не изменит никогда,
Он вам не даст играть словами…
Не проиграйте, господа!

А мы не слово — дело ценим.
И воля, словно сталь, тверда…
Нас не поставишь на колени,
Не выйдет это, господа!»

1947 год

*****

Поэтам-формалистам

Я мог бы тоже рифмой ловкой
На вздохи снова отвечать,
Я б тоже мог инструментовкой,
Как музыка сама, звучать.

Я б мог, как многие иные,
Всю славу взявшие уже,
Заставить строфы неживые
Мычать на «мэ», жужжать на «жэ».

Но миллионы ждут иного, —
И яростно, день ото дня,
Кую для них стальное слово
У ненасытного огня.

И вижу — с толпами, живая,
Родится песня без прикрас,
И сотни тысяч, распевая,
Идут с улыбкой мимо вас, —

За то, что вы, меняя кожу,
В душе не расставались с ней,
За то, что рифма вам дороже
Всемирной родины моей.

1936 год

*****

Баллада о дезертире Осоке Кудель и командире Тернике

Николаю Островскому

Смушковая шапка,
Серая шинель.
По полю гуляет
Снежная метель.

А в тепле за чаем
Два дружка сидят.
Рыж один, как пламя,
А другой щербат.

Говорит щербатый:
«Мне начхать на мир.
Я Кудель Осока,
Вольный дезертир.

У меня в деревне
Мельница и дом.
Брат мой при хозяйстве.
Хорошо живём.

Ну, а ты, товарищ?
Кто ты есть такой?
Почему качаешь
Рыжею башкой?..»

Отвечает рыжий:
«Не чихай на мир.
Я товарищ Терник,
Красный командир.

У тебя в деревне
Мой отряд стоит.
За рекой у белых
Брат в петле висит.

Не растопишь бани,
Не поспишь с женой,
Скоро в снег уткнёшься
Мёртвой головой.

Ну, вставай, Осока,
Выходи на двор!
Кровью я отмою
Чёрный твой позор…»

По полю гуляет
Снежная метель.
Смушковая шапка,
Серая шинель…

1932 год

Предлагаем подписаться на наш Telegram а также посетить наши самые интересный разделы Стихи, Стихи о любви, Прикольные картинки, Картинки со смыслом, Анекдоты, Стишки Пирожки.

И ещё немного о поэзии... Поэзия совершенно неотделима от психологии личности. Читая сегодня стихотворения прошлых лет, мы можем увидеть в них себя, понять заложенные в них переживания, потому что они важны и по сей день. Нередко поэзия помогает выразить невыразимое - те оттенки чувств, которые существуют внутри нас, и к которым мы не можем подобрать словесную форму. Кроме того стихи позволяют расширить словарный запас и развить речь, более точно и ярко выражать свои мысли. Поэзия развивает в нас чувство прекрасного, помогает увидеть красоту в нас и вокруг нас. Описанное выше в купе с образностью, краткостью и ассоциативностью стихотворной формы развивает нас как творческую, креативную личность, которая сама способна генерировать идеи и образы. Поэзия является великолепным помощником в воспитании и развитии ребенка. Знания, поданные в стихотворной форме (это может быть стих или песня), усваиваются быстрее и в большем объеме. Более того, стихи развивают фантазию и абстрактное мышление, и в целом делают жизнь детей эмоционально богаче и разнообразнее. Таким образом, очень важно, чтобы ребенок с первых дней слышал стихи и песни, впитывал красоту и многогранность окружающего его мира. Нас окружает поэзия красоты, которую мы выражаем в красоте поэзии!

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *