Лучшие стихи Натальи Астафьевой

Наталья Астафьева — польская и русская поэтесса, переводчица. Представляем вашему вниманию лучшие стихи Натальи Астафьевой.

Я спрятала в твоих руках

Я спрятала в твоих руках
своё лицо, и месяц ссоры
прошёл, как месяц в облаках,
как блеск заката на озёрах.
Но всё пойдёт своим путём,
и ждут нас разные дороги,
и потеряем мы в былом
всё ощущение тревоги.
Лишь через много лет, как знать,
быть может, встретиться придётся,
друг против друга постоять
у деревенского колодца.
Тогда прижмусь к твоим рукам,
вдыхая крепкий запах кожи,
и померещится вдруг нам,
что мы на десять лет моложе.
И общежитья тихий двор,
скамейка под открытым небом,
и ничего, что ты с тех пор
ни разу там, наверно, не был.
Всё тот же яркий свет окна
кому-нибудь, наверно, светит,
как будто в комнатах луна,
как будто счастье есть на свете.

*****

Человек, уникальное чудо

Человек, уникальное чудо
средь космических мёртвых пустынь,
ты, каких не бывало покуда,
не загинь, сам себя не отринь.

Долгожданный ребёнок удачи,
эволюции редкий цветок,
ты беречь себя должен, тем паче,
что в галактиках ты одинок.

Если даже из капельки нефти
где-то там и затеплится жизнь,
воплотится ль она в интеллекте?
Ты один. Так живи же! Держись!

Да не узрят глазницы вселенной,
пяля бельма потухших планет,
освещённые вспышкой мгновенной,
как кончается наш белый свет.

Да не узрят глаза наших внуков,
как, вершинами гор шевеля,
умирает в космических муках
молодая планета Земля.

*****

Стало некуда людям деваться

Стало некуда людям деваться.
Наше время нелепо до смеха.
Тишину расколовшее:
— Братцы! —
от земли отражается эхом.

Одиночество и отчужденье
толп, отталкивающихся друг от друга.
Прут и прут, ничего не жалея.
Горечь, злоба и грубая ругань.

Замороченных и оглуплённых,
вижу их разъярённые лица
и начертанные на знамёнах
невозможности примириться.

1994 год

*****

Горю, горю я, как костёр

Горю, горю я, как костёр,
в степи зажжённый пастухами, —
вокруг пустой ночной простор,
лишь ветер раздувает пламя.
Всё ярче, ярче я горю…
А ты увидишь ли, придёшь ли,
широкоплечий и продрогший,
из темноты шагнув к огню!

1961 год

*****

Я не пойму, то сердце бьётся

Я не пойму, то сердце бьётся,
то сердце плачет,
то загрустит, то засмеётся…
Что это значит?
Я не люблю его — такого,
любить не буду.
Но слово, ласковое слово —
подобно чуду.
Наговорил он мне немало,
нафантазёрил.
И в сердце счастье вырастало
из этих зёрен.
Он целовал мой лоб, ресницы,
лицо и плечи.
Лишь не сумел в меня влюбиться
по-человечьи!

1959 год

*****

Я не могу знакомиться с людьми

Я не могу знакомиться с людьми,
дрожит ладонь с брезгливою опаской,
пока меж нами бродят (кто? — пойми!)
доносчики тридцать седьмого в масках.

Доныне в сейфах скрыты имена.
Они оклеветали самых лучших!..

Плывёт по городу, как душная волна,
толпа седых убийц благополучных.

1989 год

*****

Мы, дети атомного века

Мы, дети атомного века,
не празднуем свои рожденья.
На двери — мамины засеки.
От снятых фотографий — тени.
Мы не успели оглядеться,
не выучили песен птичьих:
нашиты рядовому детству
значки казарменных отличий.
По стратегическому плану
игрушечных солдат расставив,
мы всё же не по-детски рано
мечтать о войнах перестали.
Нас прошлым подвигам учили,
нас будущей учили славе.
Нам знамя красное вручили
на Краснопресненской заставе.
И непосильное наследство
неся к невидимой нам цели,
мы не успели оглядеться,
сложить мы песен не успели.
Мы даже дней рождений даты
наверно бы не сохранили,
когда бы их военкоматы
по книгам не поразносили.
И вновь детей отцы-калеки
готовят к новому сраженью…
Мы, дети атомного века,
не празднуем свои рожденья.

Март 1947 года

*****

Чудачеством назвали честность

Чудачеством назвали честность,
а воровство признали нормой,
сослали славу в неизвестность,
цвет красный именуют чёрным.

Бедность считается пороком,
богатым быть теперь престижно,
а бомж, бродящий по дорогам,
сам виноват, ему же стыдно.

Бандит вдруг стал
джентльменом светским.
Стыд-совесть сделались бесстыдством.
Любовь сегодня стала сексом.
И только сыск остался сыском.

Всё вывернули наизнанку,
так что из дыр торчит основа.
Уже не маузеру — танку
в словесных преньях дали слово.

Мораль и право отменили,
суд стал преступников орудьем…
Как в этом ненормальном мире
нам жить, ещё нормальным людям?

1994 год

*****

Я не жила — пережидала

Я не жила — пережидала.
Я цепенела — не росла.
И только ты, любовь, сначала
моей отдушиной была.

Пускай сломило горе века,
но и моя есть в том вина,
что я не стала человеком,
таким,
каким я быть должна.

28 октября 1955 года

*****

Весенний дождь висит, как пыль

Весенний дождь висит, как пыль,
сегодня в воздухе прозрачном.
В моей душе метёт ковыль,
волнами ветер ходит мрачный.
Я не могу найти покой,
шагами мокрый город мерю,
мне нет отрады никакой,
я никому теперь не верю.
Нет, никому! Нет, никому!
Заветы детства обманули.
С весельем смерть свою приму
в весенний день от лёгкой пули.
Великий вождь и нежный друг
коварно изменили чести,
и тяжек мне любимый труд,
и душно от газетной лести.
Мы на земле живём как дождь,
все-все, и правый и неправый,
и так же в землю ты уйдёшь
питать собой степные травы.

Весна 1953 год

*****

Живу тоскливо и случайно

Живу тоскливо и случайно,
в стране оставшись не у дел.
А ты расталкивать плечами
крутое время полетел.

Я — странный робкий чужестранец,
звучанья складываю в речь.
Ты — солнечный протуберанец,
всё на пути способный сжечь.

Сверкая огненно очами,
стремишься к цели напрямик.
Я — сиротливыми ночами
стихи мараю в мой дневник.

У каждого своя забава,
характер, выбор, дар, судьба.
Ты — отпрыск века-волкодава,
тебе — богатство, власть и слава,
а мне — моё святое право
оплакивать мои гроба.

1994 год

*****

Может быть, не в самом лучшем виде

Может быть, не в самом лучшем виде,
всё же прожила я, полюбив,
никого на свете не обидев,
комара от скуки не убив.

По земле в льняной своей рубашке
бегала, омытая весной,
жаворонки, белки и ромашки
мир делили пополам со мной.

Снимет светлый лес мою усталость,
с плеч моих уже ненужный груз,
мало жить мне на земле осталось,
но уйти я в землю не боюсь.

Принимаю холод замогильный,
слишком тесно стало на земле.
Пусть меня своей рукою милый
в светлый гроб положит на столе.

И венок, что я несу из леса,
как венец, возложит над челом:
буду я лежать в нём, как невеста,
в белом платье или голубом.

1977 год

*****

Ты никогда не забывал

Ты никогда не забывал,
когда в каком была я платье,
ты никогда не забывал,
где задержали нас объятья —
меня ты только забывал!
Вся жизнь моя как через море
лежала от твоей… Не вздоря,
кивнув слегка, в толпу ныряли
и в двух шагах опять теряли
друг друга… Улицы пустели.
Потом встречались мы в апреле,
и ты, так забывавший скоро,
под взглядом вспыхивал как порох.
В оледеневших переулках
асфальт вызванивает гулко,
примёрзли пальцы к башмакам,
под тонкий драп пробрался ветер —
мне никогда тебя не встретить!
Ночь. Переулок. Ночь… А там
в огнях, в шелках течёт столица.
Так просто кажется склониться,
за юность честью заплатить,
тончайшей выстраданной лестью
тебя заставить приходить —
зато, зато б мы были вместе.
Один лишь звук: с тобою быть!
Как отступали расстоянья…
За день один, за час свиданья
могла я годы рассорить!

1946 год

*****

Я выпала из времени

Я выпала из времени,
из хищной злобы дней.
Не с этими, не с теми я —
я с теми, кто бедней.

Устав от лжи и жадности
богатых наглых дам,
гляжу, что бабьей жалости
так не хватает нам.

Где платные уборные
и привокзальный торг —
детишки беспризорные
снуют у самых ног.

Валяется на площади
умерший инвалид,
народ толпою топчущей
мимо него валит.

Народ? Десятки строящих
хоромы на крови
и тыщи матом кроющих,
орущих: бей! громи!

О материнской нежности
забыли мужики,
и матерятся женщины,
сжимая кулаки.

Исчезли в людях начисто
душевность, доброта:
торгашество, маклачество…
Россия, да не та.

Лето 1993 года

*****

Задержаться бы на чём-то

Задержаться бы на чём-то,
хоть на «здорово живёшь»,
надоела мне до чёрта
жизнь, колючая, как ёж.

Надоели эти пары,
эти свары-разговоры,
тары-бары под гитары
да вонючие моторы.

Надоели зданья-клетки
и крольчатники-коробки,
надоели мне соседки
и модяшки-вертижопки.

Надоела жизнь такая:
жизнь-топтанье, жизнь-еда,
надоела мне тупая
сытых будней череда.

1980 год