Я вздрагивал. Я загорался и гас.
Я трясся. Я сделал сейчас предложенье, —
Но поздно, я сдрейфил, и вот мне — отказ.
Как жаль ее слез! Я святого блаженней.
Я вышел на площадь. Я мог быть сочтен
Вторично родившимся. Каждая малость
Жила и, не ставя меня ни во что,
В прощальном значеньи своем подымалась.
Плитняк раскалялся, и улицы лоб
Был смугл, и на небо глядел исподлобья
Булыжник, и ветер, как лодочник, греб
По лицам. И все это были подобья.
Но как бы то ни было, я избегал
Их взглядов. Я не замечал их приветствий.
Я знать ничего не хотел из богатств.
Я вон вырывался, чтоб не разреветься.
Инстинкт прирожденный, старик-подхалим,
Был невыносим мне. Он крался бок о бок
И думал: «Ребячья зазноба. За ним,
К несчастью, придется присматривать в оба».
«Шагни, и еще раз», — тверди мне инстинкт,
И вел меня мудро, как старый схоластик,
Чрез девственный, непроходимый тростник,
Нагретых деревьев, сирени и страсти.
«Научишься шагом, а после хоть в бег», —
Твердил он, и новое солнце с зенита
Смотрело, как сызнова учат ходьбе
Туземца планеты на новой планиде.
Одних это все ослепляло. Другим —
Той тьмою казалось, что глаз хоть выколи.
Копались цыплята в кустах георгин,
Сверчки и стрекозы, как часики, тикали.
Плыла черепица, и полдень смотрел,
Не смаргивая, на кровли. А в Марбурге
Кто, громко свища, мастерил самострел,
Кто молча готовился к Троицкой ярмарке.
Желтел, облака пожирая, песок.
Предгрозье играло бровями кустарника,
И небо спекалось, упав на кусок
Кровоостанавливающей арники.
В тот день всю тебя от гребенок до ног,
Как трагик в провинции драму Шекспирову,
Носил я с собою и знал назубок,
Шатался по городу и репетировал.
Когда я упал пред тобой, охватив
Туман этот, лед этот, эту поверхность
(Как ты хороша!) — этот вихрь духоты —
О чем ты? Опомнись! Пропало. Отвергнут.
Тут жил Мартин Лютер. Там — братья Гримм.
Когтистые крыши. Деревья. Надгробья.
И все это помнит и тянется к ним.
Все — живо. И все это тоже — подобья.»
О, нити любви! Улови, перейми.
Но как ты громаден, обезьяний,
Когда под надмирными жизни дверьми,
Как равный, читаешь свое описанье!
Когда-то под рыцарским этим гнездом
Чума полыхала. А нынешний жупел —
Насупленный лязг и полет поездов
Из жарко, как ульи, курящихся дупел.
Нет, я не пойду туда завтра. Отказ —
Полнее прощанья. Все ясно. Мы квиты.
Да и оторвусь ли от газа, от касс, —
Что будет со мною, старинные плиты?
Повсюду портпледы разложит туман,
И в обе оконницы вставят по месяцу.
Тоска пассажиркой скользнет по томам
И с книжкою на оттоманке поместится.
Чего же я трушу? Ведь я, как грамматику,
Бессонницу знаю. Стрясется — спасут.
Рассудок? Но он — как луна для лунатика.
Мы в дружбе, но я не его сосуд.
Ведь ночи играть садятся в шахматы
Со мной на лунном паркетном полу.
Акацией пахнет, и окна распахнуты,
И страсть, как свидетель, седеет в углу.
И тополь — король. Я играю с бессонницей.
И ферзь — соловей. Я тянусь к соловью.
И ночь побеждает, фигуры сторонятся,
Я белое утро в лицо узнаю.
Борис Леонидович Пастернак, 1916, 1928 год
Анализ стихотворения «Марбург» Пастернака
Молодой поэт Борис Леонидович Пастернак ищет в немецком Марбурге личное счастье. Отказ избранницы кажется крушением всех надежд, но это событие заставляет его вернуться в Россию, излить свои чувства в новых стихах.
Стихотворение написано в 1916 году. Его автору 26 лет, и он уже 7 лет живо интересуется философией. В 1912 году поэт едет учиться философии в Германию, для него открываются перспективы там остаться и преподавать. В городе Марбург он делает предложение Иде Высоцкой, которую любит уже много лет — и получает отказ. В 1928 году поэт вновь вернулся к этой теме и существенно переработал стихотворение.
По жанру — любовная лирика с философским подтекстом, по размеру — амфибрахий с перекрестной рифмой. Структура сложная, сюжет переплетается с рефлексией автора. Лирический герой — сам Б. Пастернак. Руку и сердце героя отвергают, но не с насмешкой или равнодушно, а со слезами. Потрясенный, он вынужден утешать отвергнувшую. Как ослепленный, выходит он на улицу. Слишком многое он вкладывал в это чувство, больше, чем влюбленность, уже непонятно — чем жить. И теперь словно учится заново жить. И весь мир, такой обыкновенный и странный, кажется, поддерживает героя, не дает пропасть, что-то сделать с собой. Даже ночь садится играть с ним в шахматы. Наконец, этот страшный день, день отказа — прошел. «Я белое утро в лицо узнаю».
Лексика нейтральная, интонация лихорадочная, динамизм передан множеством глаголов: гас, трясся, сдрейфил. Образ современного города сопряжен с его историей: плитняк, булыжник, газ, кассы, черепица, братья Гримм, чума, надгробья. Эпитеты: ребячья, кровоостанавливающей, насупленный, когтистые. Олицетворения: улицы лоб, инстинкт крался, солнце смотрело, предгрозье играло бровями. Сравнения: ветер, как лодочник, сверчки и стрекозы, как часики, я как трагик в провинции, тополь — король, ферзь — соловей. Обращения и вопросы: что будет со мною, старинные плиты? Чего же я трушу? Повторы: и все это были подобья. Авторский синтаксис подчеркивает драматизм: Стрясется — спасут. Рассудок? Но он — как луна для лунатика. Мы в дружбе, но я не его сосуд. Инверсия: желтел, облака пожирая, песок. Калейдоскоп метафор: портпледы разложит туман, тоска пассажиркой поместится.
В начале XX века Б. Пастернак ненадолго примыкает к символистам, затем — к футуристам. Однако уже в произведении «Марбург» виден его особый поэтический голос, вне каких-либо объединений и правил.
Предлагаем подписаться на наш Telegram а также посетить наши самые интересный разделы Стихи, Стихи о любви, Прикольные картинки, Картинки со смыслом, Анекдоты, Стишки Пирожки.