На получение причудливой морской раковины — Джон Китс

Ужели кристалл чище горного льда
Тебе подарили голкондские недра?
Так радужной дымкой сияет вода,
Игрою колибри расцвечена щедро.

Ужели ты держишь и кубок златой,
Наполненный пенною влагой до края,
Украшенный дивно резьбою витой,
Где ловит Армиду Ринальдо, играя?

Ужели он твой — конь горячих кровей?
Ужели мечом ты владеешь по праву?
Твоя ли труба так поет средь ветвей?
Щитом Бритомартис снискал ли ты славу?

И что за цветами расшитая ткань
С плеча твоего ниспадает небрежно?
Быть может, то феи волшебная дань —
Иль знак, что сей даме ты служишь прилежно?

О доблестный рыцарь! Сколь щедры дары,
Которыми юность тебя наделила!
В ответ пред тобой расстилаю миры,
Где я — властелин, были б только чернила!

Чудесная сказка про цепь и венок
Сложилась из тонко начертанных знаков.
Причастный поэзии — не одинок.
Для чутких сердец сей закон одинаков.

То эльфы соткали незримый покров,
Где скорбь Оберона витала над чащей.
Покинут Титанией, горек, суров,
Стенал Оберон над округою спящей.

И вторила лютня напевам души,
Аккордам внимала в ночи Филомела.
И духи небес затаились в тиши,
Роса, со слезами мешаясь, горела.

Под пологом этим отныне всегда
Звучать будут струн неземных переливы.
Над музыкой сердца не властны года,
И живы в душе Оберона призывы!

В минуты, когда возвышается дух,
Пред розой главу преклоню изумленно.
Волшебную сказку, звучащую вслух,
Лишь эхо нашептывать будет влюбленно.

Прощай, славный Эрик! Сколь щедры дары,
Которыми юность тебя наделила!
В ответ пред тобой расстилаю миры,
Где я — властелин, были б только чернила.

Джон Китс
(Перевод Кольцовой О.)

*****

Не твой ли алмаз из Голконды слывет
Блестящим, как льдинка с высокой вершины,
Как перья колибри, когда он вспорхнет
В лучах, преломленных сквозь брызги стремнины?

Не твой ли тот кубок, отлитый на славу,
Тот кубок для темных, искрящихся вин,
Где, в золоте явлен, Армиду лукаву
Лобзает Ринальдо, гроза сарацин?

Не твой ли горячий скакун густогривый?
Не твой ли тот меч, что врагов не щадит?
Не твой ли тот рог, чьи так мощны призывы?
Тебе ль Бритомартис вручила свой щит?

Фиалки и розы на шарфе твоем
Кто вышил по шелку, о юный воитель?
Склонялась ли дама твоя над шитьем?
Куда ты спешишь? Не в ее ли обитель?

О доблестный рыцарь, светла твоя младость,
Ты взыскан Фортуной и славой покрыт.
Послушай же песню про светлую радость,
Что властью поэзии счастье дарит.

Вот свиток, где списана почерком тонким
Лучистая песня про цепь и венок.
Дано этим строкам — и светлым, и звонким —
Мой дух исцелять от недуга тревог.

Сей купол изваян в обители фей,
И здесь предавался тоске и смятенью,
Покинут Титанией милой своей,
Король Оберон под причудливой сенью.

И лютни его безыскусный напев
В ночи соловьев зачаровывал хоры,
И духи внимали ему, онемев,
И слезы блестели в очах у Авроры.

Навек сохранит этот маленький свод
Щемящих и нежных мелодий томленье.
В нем лютня вздыхает и тихо поет,
Бессмертно вовек заунывное пенье.

И если я счастья и неги алкаю,
То, сладостным запахом роз упоен,
Я песню про цепь и венок повторяю
И сходит на душу пленительный сон.

Прощай, храбрый Эрик! Светла твоя младость,
Ты взыскан Фортуной и славой покрыт.
Мне тоже ниспослана светлая радость:
Мне чудо поэзии счастье дарит.

Джон Китс
(Перевод Елены Дунаевской)

*****

On Receiving a Curious Shell

Hast thou from the caves of Golconda, a gem
Pure as the ice-drop that froze on the mountain?
Bright as the humming-bird’s green diadem,
When it flutters in sun-beams that shine through a fountain?

Hast thou a goblet for dark sparkling wine?
That goblet right heavy, and massy, and gold?
And splendidly mark’d with the story divine
Of Armida the fair, and Rinaldo the bold?

Hast thou a steed with a mane richly flowing?
Hast thou a sword that thine enemy’s smart is?
Hast thou a trumpet rich melodies blowing?
And wear’st thou the shield of the fam’d Britomartis?

What is it that hangs from thy shoulder, so brave,
Embroidered with many a spring peering flower?
Is it a scarf that thy fair lady gave?
And hastest thou now to that fair lady’s bower?

Ah! courteous Sir Knight, with large joy thou art crown’d;
Full many the glories that brighten thy youth!
I will tell thee my blisses, which richly abound
In magical powers to bless, and to sooth.

On this scroll thou seest written in characters fair
A sun-beamy tale of a wreath, and a chain;
And, warrior, it nurtures the property rare
Of charming my mind from the trammels of pain.

This canopy mark: ’tis the work of a fay;
Beneath its rich shade did King Oberon languish,
When lovely Titania was far, far away,
And cruelly left him to sorrow, and anguish.

There, oft would he bring from his soft sighing lute
Wild strains to which, spell-bound, the nightingales listened;
The wondering spirits of heaven were mute,
And tears ‘mong the dewdrops of morning oft glistened.

In this little dome, all those melodies strange,
Soft, plaintive, and melting, for ever will sigh;
Nor e’er will the notes from their tenderness change;
Nor e’er will the music of Oberon die.

So, when I am in a voluptuous vein,
I pillow my head on the sweets of the rose,
And list to the tale of the wreath, and the chain,
Till its echoes depart; then I sink to repose.

Adieu, valiant Eric! with joy thou art crown’d;
Full many the glories that brighten thy youth,
I too have my blisses, which richly abound
In magical powers, to bless and to sooth.

John Keats