Проклятия — Вергилий

Будем, о Баттар, с тобой лебединым вторить напевам,
Снова и снова споем о растерзанных наших владеньях
И о злосчастной земле, где проклятья мы возглашали.
Прежде теленок льва пожрет, а волка козленок,
Прежде кефали дельфин убоится, а ястреб голубки,
Прежде порядок миров сокрушится хаосом новым,
Прежде погибнет все, чем цевница свободу утратит!
Ныне, Ликург, о тебе леса услышат и горы!
Пусть для тебя во прах обратятся услады земные,
Пусть зыбучим песком покроется тучная пашня,
Хлеб не взойдет на полях, луга оскудеют травою,
Плод недозрелый падет, лоза до срока увянет,
Высохнут русла ручьев и осыплются листья с деревьев!
Вновь чародейную песнь повторим с тобою, о Баттар:
Пусть в твоей борозде сгниет непроросшее семя,
Пусть губительный жар спалит луга заливные,
Пусть омертвелая ветвь стряхнет червивую завязь,
Роща сбросит листву, источник горный иссякнет,
Лишь у цевницы моей проклятий пусть хватит надолго!
Пусть цветочный ковер, покров пестротканый Венеры,
Что по весне холмы украшает пурпуром славным,
И ароматы полей, и зефиров нежные вздохи
Грозной повеют чумой, наполнятся гибельным ядом,
Пусть ни зренье, ни слух ни в чем не находят услады!
Вновь заклинаю и вновь повторяю песнь колдовскую:
Ты, что с любовью воспет в песнопеньях радостных наших,
Лучший из лучших лесов, дивнолистным богатый убором,
Сени зеленой лишись: да не будешь боле хвалиться
Кудрями нежных ветвей, овеваемых легким Зефиром!
Песни лесные мои да смолкнут, о Баттар, навеки!
Грубый вояка стволы топором изрубит жестоким,
Наземь тенистая сень падет со стоном — и сгинет
Рощи былая краса, утеха прежних хозяев.
Чем зазря пропадать, уж лучше, проклятью послушный,
Воспламенись в огне божественном! Ты, Громовержец,
Этот лес возрастил — тебе его сжечь подобает!
Пусть фракийский Борей дохнет сокрушительным вихрем,
Пусть затуманит Эвр небеса зловещею тьмою,
Пусть беспощадный Афр принесет облака грозовые,
В миг, когда гибнущий лес, полыхая в воздухе синем,
Вновь прошепчет «люблю», на прощанье Лидии вторя.
Пусть пожирает пожар виноградника ближнего лозы,
Пусть опаляет поля, рассыпают по ветру искры,
Соединяя в огне погребальном колос и древо!
Там, где гнусным шестом обмерены отчины наши,
Да опустеет земля, покрытая пеплом могильным!
Вновь заклинаю и вновь повторяю песнь колдовскую:
Ты, о пенный прибой, берега омывающий влагой,
Ты, о берег, лугам посылающий нежные вздохи,
Песне внемлите моей: Нептун да хлынет на пашни,
Да похоронит поля песок, волнами взметенный!
Там, где кормилец-Вулкан извергал благодатное пламя,
Новый да будет Сирт, ливийской родич пустыни!
Вновь жестокий напев повторяю я ныне, о Баттар:
Множество в бездне морской таится тварей предивных,
Чей устрашающий вид поражает взоры людские,
Если из темных глубин поднимаются чудища к свету.
Пусть же грозный Нептун трезубцем их гонит на землю,
Пусть на наши поля лавиной обрушатся волны,
Пусть седые валы затопят тлеющий пепел!
Пашня, пучиною стань! Беги, корабельщик, отселе,
Ибо эти края мы предали злому проклятью!
Если не склонит слух Нептун к заклинаниям нашим,
Скорбную речь обрати, о Баттар, к источникам пресным,
Ибо река и ручей всегда тебе были друзьями.
Вспять поверни, поток, свои быстротечные струи,
Вспять волну обрати, поля затопи половодьем,
Пусть растерзают ручьи ударами влажными пашню,
Только бы наша земля не досталась подлым бродягам!
Этот звучный напев вспоминал ты часто, о Баттар:
Пусть пепелища полей обратятся в топи гнилые,
Пусть болотный камыш урожаем будет злодею,
Пусть обитель цикад осквернят болтливые жабы!
Вновь заводит свирель напев суровый и скорбный;
Пусть оденут дожди туманами горные склоны,
Пусть на поля потоп дождевую влагу обрушит,
Пахарю горем грозя, за собой оставляя трясину!
Там, где пашня моя в бушующей скроется влаге,
Будет рыбачить чужак, из несчастья корысть извлекая,
Ибо всегда он умел нажиться на бедах сограждан!
Больше проклясть не могу — все Дитовым будет по праву!
О, злополучный надел, осужденный неправедным словом!
О, гражданский Раздор, Справедливости враг вековечный!
Скоро родимый приют я покину, изгнанник безвинный,
Дабы мзду получил за брани кровавые воин.
Ныне с вершины холма прощаюсь взором с полями
И удаляюсь в леса — очам преградой предстанет
Горных отрогов стена, но глас мой услышит долина:
Ах, навсегда прощай, о Лидия, милая сердцу,
Чистый родник, прости! Прости, счастливая пашня!
Здесь, на склоне крутом, помедлите, бедные козы,
Ибо на нежных лугах пастись не будете боле!
Чуть помешкай, вожак, — хочу я взглянуть на долину
И на именье свое, с которым навеки расстанусь.
Поле, прощай! Прощай, о Лидия, сердца услада;
Будешь жива или нет, для меня пребудешь живою!
Прежде смягчится твердь, обратится сладкое горьким,
Левое вправо свернет, белизна чернотою предстанет
И сочетанье стихий породит невиданных чудищ,
Чем с усладой былой разлучится верное сердце!
Стань хоть водой, хоть огнем — моя любовь не иссякнет,
Ибо прелесть твою заключил я в душу навеки!

Публий Вергилий Марон
(Перевод Ошерова С. А.)

*****

Battare, cycneas repetamus carmine voces:
divisas iterum sedes et rura canamus,
rura, quibus diras indiximus, impia vota.
ante lupos rapient haedi, vituli ante leones,

delphini fugient piscis, aquilae ante columbas,
et conversa retro rerum discordia gliscet —
multa prius fient quam non mea libera avena.
montibus et silvis dicam tua facta, Lycurge.
«Impia Trinacriae sterilescant gaudia vobis

nec fecunda, senis nostri felicia rura,
semina parturiant segetes, non pascua colles,
non arbusta novas fruges, non pampinus uvas,
ipsae non silvae frondes, non flumina montes».
Rursus et hoc iterum repetamus, Battare, carmen:

«Effetas Cereris sulcis condatis avenas,
pallida flavescant aestu sitientia prata,
immatura cadant ramis pendentia mala;
desint et silvis frondes et fontibus umor,
nec desit nostris devotum carmen avenis.

haec Veneris vario florentia serta decore,
purpureo campos quae pingunt verna colore
(hinc aurae dulces, hinc suavis spiritus agri)
mutent pestiferos aestus et taetra venena;
dulcia non oculis, non auribus ulla ferantur».

Sic precor et nostris superent haec carmina votis:
«Lusibus et nostris multum cantata libellis
optima silvarum, formosis densa virectis,
tondebis viridis umbras: nec laeta comantis
iactabis mollis ramos inflantibus auris,

nec mihi saepe meum resonabit, Battare, carmen
militis impia cum succidet dextera ferro
formosaeque cadent umbrae, formosior illis
ipsa cades, veteris domini felicia ligna.
nequiquam! nostris potius devota libellis,

ignibus aetheriis flagrabis. Iuppiter (ipse
Iuppiter hanc aluit), cinis haec tibi fiat oportet.
Thraecis tum Boreae spirent immania vires,
Eurus agat mixtam fulva caligine nubem,
Africus immineat nimbis minitantibus imbrem,

cum tua cyaneo resplendens aethere silva
non iterum discet, crebro quae, Lydia, dixti.
vicinae flammae rapiant ex ordine vitis,
pascantur segetes, diffusis ignibus auras
transvolet, arboribus coniungat et ardor aristas.

pertica qua nostros metata est impia agellos,
qua nostri fines olim, cinis omnia fiat».
Sic precor et nostris superent haec carmina votis:
«Undae, quae vestris pulsatis litora lymphis,
litora, quae dulcis auras diffunditis agris,

accipite has voces: migret Neptunus in arva
fluctibus et spissa campos perfundat harena.
qua Volcanus agros pastus Iovis ignibus arsit,
barbara dicatur Libycae soror altera Syrtis».
Tristius hoc, memini, revocasti, Battare, carmen:

«Nigro multa mari dicunt portenta natare,
monstra repentinis terrentia saepe figuris,
cum subito emersere furenti corpora ponto:
haec agat infesto Neptunus caeca tridenti,
atrum convertens aestum maris undique ventis

et fuscum cinerem canis exhauriat undis.
dicantur mea rura ferum mare; nauta, caveto
rura, quibus diras indiximus, impia vota».
Si minus haec, Neptune, tuas infundimus auris,
Battare, fluminibus tu nostros trade dolores;

nam tibi sunt fontes, tibi semper flumina amica.
nil est quod perdam ulterius; merito omnia Ditis.
«Flectite currentis nymphas, vaga flumina, retro,
flectite et adversis rursum diffundite campis;
incurrant amnes passim rimantibus undis

nec nostros servire sinant erronibus agros».
Dulcius hoc, memini, revocasti, Battare, carmen:
«Emanent subito sicca tellure paludes
et metat hic iuncos, spicas ubi legimus olim;
cogulet arguti grylli cava garrula rana».

Tristius hoc rursum dicit mea fistula carmen:
«Praecipitent altis fumantes montibus imbres,
et late teneant diffuso gurgite campos,
qui dominis infesta minantes stagna relinquant.
cum delapsa meos agros pervenerit unda,

piscetur nostris in finibus advena arator,
advena, civili qui semper crimine crevit».
O male devoti praetorum crimine agelli,
tuque inimica pii semper Discordia civis:
exsul ego indemnatus egens mea rura reliqui,

miles ut accipiat funesti praemia belli.
hinc ego de tumulo mea rura novissima visam,
hinc ibo in silvas; obstabunt iam mihi colles,
obstabunt montes, campos audire licebit:
«Dulcia rura valete, et Lydia dulcior illis,

et casti fontes et felix nomen agelli».
Tardius a miserae descendite monte capellae:
mollia non iterum carpetis pabula nota;
tuque resiste pater. en prima novissima nobis,
intueor campos: longum manet esse sine illis.

«Rura valete iterum, tuque optima Lydia salve,
sive eris et si non, mecum morieris utrumque».
Extremum carmen revocemus, Battare, avena:
«Dulcia amara prius fient et mollia dura,
candida nigra oculi cernent et dextera laeva,

migrabunt casus aliena in corpora rerum,
quam tua de nostris emigret cura medullis.
quamvis ignis eris, quamvis aqua, semper amabo:
gaudia semper enim tua me meminisse licebit».

Publius Vergilius Maro