Лес сбегает с горных склонов
В ритме звонкого ручья,
Бег воды, кристальный говор
Знак присутствия Тебя —
Слорва, корня всех начал.
Хору шумных одобрений
Внемлешь, мирно промолчав,
Автор чудного виденья.
Вслед за лесом с горных круч,
Дольний мир увидеть рады,
Мчатся прочь от кромки туч,
Радуг быстрых водопады.
Сверху вниз летят стрелой
В силу правил тяготенья …
В русле цели достоверной?
В чем же смысл воды движенья?
Отзыв дай скорей, ручей!
— Оба любим смену места,
Без движенья ты ничей…
— Точно ль понял я известье?
(Здесь позволь еще побыть,
Задержаться на пороге
неминующей дороги)
Мой ручей не замутнен,
Также он бежит в долину,
Под стремнинный рокот волн
Молча бор спешит в низины.
Скрыть не в силах удивленья
Только гений человека!
Яркий Луч Отца Вселенной
Светит в нем благословеньем
(Ведь недаром он «Адам»)
Сам не свой — один как перст
В круге тварей хладнокровных —
Дни влачить их жалкий крест,
с ними б сгинул род адамов
Плыть готов по воле волн,
Но способность к удивленью —
Взмах крыла — со дна подъем,
Слышен говор одобренья:
«Выход — путь заветных странствий,
Точка встречи в вечном Слове,
Мудрый смысл не в постоянстве
Чистой и простой природы!»
2. Источник
Лес сбегает с горных склонов
В ритме звонкого ручья…
Хочешь ближе быть к истоку?
Вверх шагай вразрез волнам.
Труден поиск — будь упрям,
Бьют ключи — подать рукой,
Тайну выяви верховий!
Где ж, ручей, источник твой?
Дай мне приложить уста
К водам родника живого,
Жажду утолить из чаши
Вольной влаги первородной.
____________________________ Ветер, дух (др. евр.). Зд. и далее прим. — В.Г. Пс 138, 6: «Удивися разум твой»; рσррσрσ (греч.) — экстаз, удивление.
Часть вторая. Над Книгой Бытия
Первый зрячий
— Мы Им живем и движемся и существуем. —
Афин ошеломленных сдержано дыханье,
— Поведай, Павел, речь твоя о ком? —
— О далях, о пространствах, мирозданьи,
неведомом Создателе, вдохнувшем жизнь в него.
— Мы пребываем в жизненной ограде,
Которую, изъяв из пустоты,
Он вычитает до сих пор из хляби,
Смиряя мрак безвидной темноты.
«В начале было Слово» — неотложно
ключом взыграло Таинство — почин
Источник потаенный, Логос всех причин.
Извечное прозрение движет Слово,
В нем корневой нетленный смысл.
Создатель рад — все «Хорошо!», и снова
Иначе видит Он, чем допускает мысль:
Он первый зрячий — ловит четким оком
Малейший оттиск совершенства бытия,
Всю полноту великого Созданья —
Нет твари, сокровенной от Него,
открыто все пред Ним, обнажено —
Доверху чаша истины добра и красоты —
Он видит зрением иным, чем я и ты.
Извечный взгляд и мудрый Логос:
«В начале было Слово,
все чрез него начало быть» —
Им дышим, движемся, живем.
В нем вечного преддверья рок:
Былого, сущего, чистейших упований.
Здесь Отчий дом — невидимый порог.
На то был Промысл, так за оградой Бога
история Творенья началась —
согласно сказанному Слову!
Переступить готов порог Сикстинский.
Язык великой Книги прост,
но и Она нема без образа живого.
Летело время — Книга Микеланджело ждала.
Так предусмотрено Всевидящим Творцом —
Заговорила Книга — час назначен Богом.
Что ж, человек, теперь ты видишь сам —
Сзываю всех, чей зренья дар доселе не угас.
Зову маэстро Микеланджело в подмогу!
Часовня и слепая пелена спадает с глаз!
Маэстро воздвигает верный образ.
Глагол стал плотью, фрески принимают нас.
Помедлим на пороге Книги Бытия.
Се Книга всех начал с премудрым именем Genesis.
На свод Сикстинский дерзкий мастер перенес
великих образов гигантское сплетенье.
Теперь войдем в чертог и Книгу перечтем,
Скрывать не станем изумленья.
Созданье мастера от «а» до буквы «я» —
Восход от бездн пустот безвидных
Начал послушных творческому Слову
Ведет беседу с гулких сводов свет.
Взревел финалом грозный трубный звук —
Свершился Суд в крещендо искаженных губ,
Всем суждено проделать путь последний,
И никому из правил исключенья нет.
2. Образ и подобие
Творец, Его созданье рядом — человек.
Он образ и подобье Бога,
мужчина, женщина — нагие оба.
Возликовал Господь — позора в этом нет.
Кто попустил такую дерзость тела?
В донос витий привычных не гляди,
Узнай из первых рук маэстро его вины.
Иль все же очевидцев расспросить,
Задать вопрос самой Капелле? —
Не понаслышке сведенья Сикстины!
Зачин вне поля зренья вопреки канонам
Свободных образов игра — свидетель гения
Изъятого из рабства сновидений.
В отсутствие последней точки вне амвона
Вершится на глазах движенье Страшного Суда.
Вопрос вопросов — как исчислять добра и зла
Немыслимый рубеж? Одолевать препоны века?
Неизреченная стезя от Альфы до Омеги
Глядит на нас огнями фресок торжества!
Он
Им дышим, движемся, живем —
Но разве Он всего лишь устроитель?
Бог, сотворивший мир и все, что в нем,
Всему дал жизнь и все дыханье
Его рука опора друга в упованьях.
Мы Божий род — Он жизни Вседержитель.
Так, став среди ареопага, Павел рек
Апостол — голос в хоре слов Завета.
В закатный час привычно поминает человек:
«И узрел Бог, что это хорошо».
Духовный в мире зримом оттиск верный
Окрест сияет, Божий свет на всем.
Начало в Слове — Слово как преддверье,
Войдя однажды — дышим, движемся, живем.
Человек (Я)
Воскликнул о своем творенье:
— «Браво!»
Но почему история идет наперекор?
Ужасен век двадцатый!
Только ли двадцатый?
Но истины столетий не унизит спор.
И образ, и подобие — Его!
Наемник истины — маэстро Буонарроти
Пожизненный работник ватиканских зал,
Не раньше снял засов и дом покинул
чем подвиг завершил — свою Сикстину.
«И сотворил Бог человека
по образу своему,
по образу Божию
сотворил его;
мужчину и женщину
сотворил их.
И были оба наги
и не стыдились»!
И увидел Бог,
все, что Он создал,
И вот — хорошо весьма!».
«Нет твари, сокровенной от Него —
перед Его очами все открыто».
Они
Раскрылись очи на пороге бытия
Добра и зла явился смысл,
Тел бренных нищенская нагота…
Вбирает жадный слух Благодаренья Слово,
Magnificat звучит — на подкрепление сердец,
Напев надежный прочен в глубине основы:
«Тобою дышим, движемся — Творец!».
С Тобой пребудем до скончанья века!
Создатель красоты, источник вод живых,
Открой слепцам глаза, подъемли веки!
Закончен труд, пора из Ватикана вон —
В залог оставлено повествованье фрески,
Разыскан шифр — подобие и образ веский,
Он в силах одолеть непроницаемость препон.
3. Предчувствие Святых Даров
Так кто же Он? Неизреченный и Единый
Творец вселенной, Единение сердец,
В Причастии дарящий истины картину,
Добра и красоты над временем венец.
Он есть — Он Бог неизреченный.
А все-таки сказал нам о Себе,
Вдохнув жизнь в человека
согласно образу и подобью Своему.
На фреске явлен Он отцом —
Пред нами всемогущий Старец,
похожий на Адама статью и лицом.
А кто ж они?
«Мужчину и женщину сотворил».
И благословил их Бог
и дар вручил обоим.
В себя Его приняли оба —
Взаимной верности обет.
И были оба наги,
Адам, его жена,
И не стыдились…
пока был в силе дар.
Вослед греху Стыд явится не медля.
Ну, а сейчас они в блаженстве
И рады, что владеют даром,
Пускай не знают, как его зовут.
Смысл жизни найден — помыслы чисты.
Чистое вышним богам угодно: в чистой одежде
Шествуйте ныне к ручьям, черпайте чистой рукой» —
Гимназия, Вадовицы — классические строки
Читаю восемь лет подряд, но время скоротечно.
Предчувствие Святых Даров сулит иные сроки.
Любви дар зримый, он звучит извечно —
знакомый шум домашнего ручья.
И двое стали плоть одна —
Слиянность тел, души единство,
Возвещены иные меры естества —
отцовства гордость, радость материнства.
Стремленье к жизненным истокам —
Влечение к началу Бытия —
Адам познал свою жену,
И зачала она и родила —
Им ведомо уже, что, перейдя порог —
Они ответчики пред Богом!
Апокалипсис — Откровение
Невидимо начало и последний акт незрим,
Вселенная времен подъята Словом —
В конце эпох возврат к нему неумолим.
На высоте Сикстинских гулких сводов
Неведомый конец художник начертал,
Представив драму Страшного суда народов.
Давно доступен зренью роковой финал —
развязка обозначена предельно гласно:
— Нет твари, сокровенной от Него,
но все обнажено — открыто пред Его очами.
Слова Матфея тоже зримый образ:
— Благословен входящий,
Проклятые, идите от Меня…
Проходят поколенья чередой:
Пришел нагим — прочь уходи такой же…
— Ты прах и возвратишься в прах,
Пригожесть обратится в горестный укор,
Подвижность — в мертвый груз,
Прекрасное во вздорный сор,
И все же — нет, не весь умру,
Неучтожимое во мне не сгинет!
4. Суд
В Сикстине образ Страшного Суда.
В капелле Суд царит над всеми.
В зрачках до боли — общая судьба,
А в апогее мастерский финал —
Вершится в очередь замена поколений.
Non omnis moriar —
Нет, весь я не умру,
Во мне неистребима,
Та часть моя, что предстоит
Перед лицом Того,
Кто бытие дает!
Толпа сжимается на фреске.
Ты не забыл, Адам?
Он звал тебя:
— Где ты?
Ответ был дан:
— Боюсь — я наг,
вот почему я скрылся.
— Кто повестил, что ты нагой?
И ты, Адам, ответил,
Помнишь?
— Жена… ты дал ее,
Она мне плод вручила…
На фреске многолюдья давка —
Под бременем ответа человек согбен.
Вопрос записан точно, реплика подавно!
Совместного пути решительный разъем.
Эпилог
Так повелось… В Сикстине многоцветной
традициям верны, собрались кардиналы —
сошлись, чтоб рассудить судьбу ключей Петра.
Средь многих званых в зал войдет преемник,
и Микеланджело возьмет его в полон:
«В Нем дышим, движемся, живем …»
Так, кто же он?
Рука животворящая, Творец
Устремлены к Адаму…
— Бог сотворил в начале …
…Всевидящий Отец…
В сияньи радуги Сикстина вторит Богу:
«Ты Петр — внимал Симон, Ионов сын, —
Тебе ключи вручаю».
Чреда епископов, все мысли о ключах,
прибудет на Конклав в чертог Сикстинский,
Чудесной кистью Буонарроти осененный.
Так было в августе, еще раз в октябре —
шел год двух тайных совещаний,
все повторится вновь, когда пробьет мой час.
Тогда пусть выступит прославленный маэстро.
В повестке главный пункт — наследие Петра.
В Сикстине между первым и последним днем,
Пролог — Творенья свет, финал — день Страшного Суда.
Смерть суждена лишь раз, все разрешит Судья!
За гранью судеб ровный яркий свет —
Событий чистота и совесть без ироний
Конклав лишь повод, смысл — Творенье,
Запечатленное великим Буонарроти —
Нет твари, сокровенной от Него
но все открыто пред Его очами. —
Всеведущий, возобнови Знаменье — научи!
Он не преминет…
_________________________________
Tibulli Liber Secundus Elegia I, 13-14. Heb. 4, 13. Mt. 23, 39; Mt. 25, 41. Horatius, III, 30, 6. Евр 9,27 Сир 36, 5.
Часть третья. Вершина Мориа
В Уре Халдейском
В то время люди кочевали беспрестанно,
Стада перегоняя в щедрые края,
Туда, где наливались буйным соком травы,
И прокормить могла отары знойная земля,
Там было место отдыха кочующего стада
И становище мирного труда.
Зачем сегодня ищем постоянно
Тот край в заброшенной земле Халдейской,
Откуда в путь пустился Фарры сын, Аврам
В толпе кочевников — таких же скотоводов?
Сомненье мучило — зачем покину отчий край,
К чему бросать привычный Ур?
Кто знает, думал так — иначе? Был опечален?
Украдкой слезы расставанья утирал?
Известно только — Голос зазвучал.
Аврам внимал: — Из земли твоей пойди!
Веленью Голоса безропотно послушный,
Не мешкая пустился в дальний путь Аврам.
Призывный Голос подгонял:
Отцом ты будешь множества народов
Твое потомство преумножу
и станет как песок на берегу морском.
Ужель возможен дар отцовства? —
Удивлен Аврам — в летах преклонных,
стар я, и жена моя не родила мне сына
в младые годы, и о том поныне
тоска нас гложет.
Не пресекал внушенья непреклонный Глас:
Отцом ты будешь множества народов,
Твое потомство преумножу,
И станет как песок на берегу морском.
2. Tres vidit et Unum adoravit
Кому еще по силам столь невозмутимо
О будущем ближайшем
И дальнем прорицать?
Кто тот Неведомый, решивший
Огласить свой Глас?
Кто обратил свои слова к Авраму,
Ведя на равных задушевный разговор?
Он не из тех, к которым все давно привыкли,
Совсем иной — таким не мыслил человек Его.
Сказал свое, а, значит, ждал ответа…
Однажды был к нему под дуб Мамврийский
В гости, когда Аврам сидел при входе в свой шатер.
Возвел глаза свои — три мужа супротив.
И поклонившись до земли, он с почестями
Принял дорогого Гостя.
Аврам уж знал наверно — это Он.
Сказал: — Владыка!
По голосу Его признал, обетованья не забыл.
Минует год — родится у него и Сары сын,
Несмотря на древность лет.
Отцовства гордость, радость материнства.
Отцом ты будешь множества народов,
А посему отныне наречешься — «Авраам»,
Завет поставлю между нами, распложу тебя,
Благословятся всей земли народы в семени твоем.
Значенье имени — «надежда вопреки надежде».
Вокруг богов творили люди, каждый по себе —
В Египте, в Риме иль в Элладе.
Лишь Авраам в Того поверил, Который есть,
Беседу вел с Ним, Голосу Его внимая,
И распахнул пред Ним он полог своего шатра
И в гости пригласил,
Общался с Ним, как с другом.
Сегодня путь обратный в авраамов край,
Туда, где Бог бывал у старца Авраама,
Уверовал кочевник — Бог к нему пришел.
В эпоху сотворения богов по произволу,
Пришел тот Бог, который Есть.
Вошел в поток событий,
Раскрыл народам Тайный смысл,
Сокрытый от начала мирозданья.
3. Разговор отца с сыном в земле Мориа
Прошли три дня пути — отец и сын ведут беседу:
— Вот и гора, где Бог велел нам жертву принести, —
Вздохнул отец, сын промолчал — вопрос опасен:
— При нас огонь, дрова и нож,
где же агнец всесожжения?
— Усмотрит агнца Бог, — чуть слышно прошептал — рыдание забило комом
горло Аврааму.
«Ты предназначен в агнцы, сын!» —
Не проронил отец ни слова.
Страшился тишину нарушить, желая страстно
уловить знакомый Голос чутким ухом,
Напрасно, нет в ответ ни звука.
Последняя его опора — имя Авраам:
«Надежда вопреки надежды всякой».
Пора! Устроить жертвенник
И разложить дрова, связать Исаака.
Теперь совсем последнее — разжечь костер…
«И вот я сына бездыханного родитель,
Его мне Голос дал, а ныне отбирает?»
Что ж, Авраам, ты, наконец, в указанной земле,
Но есть предел всему, и есть порог отцовства —
Преодолеть его не в силах ни один из смертных.
Иной Отец готов принять такую жертву — Сына.
Не бойся, Авраам, и действуй без оглядки,
Твори свой подвиг твердо, как было велено тебе.
Отцом ты будешь множества народов.
Так принеси его во всесожжение,
Сомненья прочь и действуй до конца.
Бог сам удержит руку,
Готовую вонзить смертельный нож…
Зависнет в воздухе удар —
Он сам велит тебе
Не поднимать руки на сына
И ничего ему не делать.
С тех пор вершина Мориа
Есть место упованья —
Здесь Тайны разрешенье предстоит.
4. Бог Завета
О, Авраам —
Взошедший в круг людских событий
Желает одного —
твоим поступком Тайну отворить,
Закрытую от сотворенья мира,
Древнее тайнопись ее, чем камень мирозданья!
Влечемся сердцем в те ветхозаветные края,
Откуда в путь пустился странствий Авраам,
Где Голос некогда звучал,
Сбылась надежда.
Но для какой же цели?
Подняться на порог —
Стать ближе Упованья и Завета.
Здесь Аврааму Бог явил смысл Жертвы
собственного сына и Всессоженья жар.
О, Авраам, Бог возлюбил сей мир настолько,
Что Сына своего пожертвовал на смертный крест —
С тем чтобы каждый, кто уверует в Него,
Жизнь вечную обрел как животворный дар.
— Не поднимай руки твоей —
Во мне знак имени дарованный тебе,
В нем свет знамения Завета,
Назначенного Словом вековечным,
Существовавшим прежде сотворенья мира.
В минуту расставанья
помни о вершине Мориа —
она пребудет в ожиданьи дня.
Иоанн Павел-II (Перевод Виктор Гайдук)
______________________________
Мориар (др. евр.)- Страх Господень, служение Господу (2 Пар 3, 1). «Трех видел, Единому поклонился» (лат.) (Быт 18, 1-14) — «Тема несравненной Иконы Андрея Рублева — высочайшей вершины русского искусства» (Иоанн Павел II. Слово на завершение реставрации Сикстинской капеллы, 8 апреля 1994). Рим 4, 18 — 25. Мф 13,35 Быт 22, 12.
Послесловие
По прошествии лет перерыва в поэтическом творчестве, Иоанн Павел II обратился к миру языком поэзии, написав «Римский триптих». Само название определяет тему и указывает на место возникновения стихов — иное, чем у прошлых стихов Кароля Войтылы.
Произведение состоит из трех частей, связанных друг с другом единством внутреннего замысла. Открывают «Римский триптих» стихи о «Горном ручье». Это своего рода краткое лирическим вступлением, побуждающим читателя задуматься над тайной рождения и смерти природы, мира и человека: «Лес сбегает с горных склонов / в ритме горного ручья, / бег воды, кристальный говор / знак присутствия Тебя / Слова, корня всех начал». Так, поэт возвращается к лейтмотиву своего творчества, навеянному атмосферой горных пейзажей где-нибудь в Татрах или в Бескидах. Нам неизвестно, что подвигло Святого Отца к размышлению о Боге в тиши горных вершин и обратило слух его к таинственному говору горного ручья. Как знать, было ли это в Альпах или во время паломничества в польские горы?
Окрашенная элегическими красками увертюра «Горного ручья» вводит читателя в пространство большой поэзии. На этот раз не природа, а великая живопись Микеланджело и ее сокровенная реальность оказываются в центре размышлений Иоанна Павла II: «Переступить готов порог Сикстинский», подготавливает он читателя… Войдя в Сикстинскую капеллу, он предельно откровенен в своих чувствах: «Скрывать не станем изумленья». Это «изумление» перед лицом главных вопросов — Тайны сотворения мира и человека, их будущности. Речь идет о «Начале», вызванном из небытия Создателем, и о завершении Бытия: «День Страшного Суда / смерть суждена лишь раз, все разрешит Судья».
Размышления Иоанна Павла II, затаившего дыхание на пороге Сикстинской капеллы, способны напитать ум и сердце читателя, напоминая о том восхищении, которое неизменно вызывают у Папы фрески Микеланджело. Сикстинская капелла сыграла в его жизни исключительно важную роль. Так, в заключение поэтического размышления он вспоминает год двух конклавов: в сентябре 1987 года коллегия кардиналов, собравшаяся в Сикстине, избрала Папой Иоанна Павла II. «Все повториться вновь, когда пробьет мой час» — с волнением читаем мы слова, завещанные нам на исходе 2002 года.
Вникая в эту часть размышлений, следует принять во внимание, что фрески Сикстинской капеллы были отреставрированы в 90-е годы. Открытие главной стены Сикстинской капеллы состоялось 8 апреля 1994 года. Папа выступил тогда с приветственным словом, поэтическим выражением и углублением которого и является «Римский триптих». В выступлении, посвященном фрескам Микеланджело, Иоанн Павел II сказал, что художественное видение великого живописца, запечатленное на сводах капеллы, открывает беспредельные горизонты христианской теологии, сосредоточенно размышляющей об «Альфе» и «Омеге» — Начале мироздания и Страшном Суде, Таинстве и истории Творения и, самое главное, — о Христе, Искуплении и Судии мира сего.
Заключительная третья часть «Римского триптиха», озаглавленная «Вершина Мориа», повествует об Аврааме, приносящем в жертву сына. Так предвосхищена грядущая Жертва Сына, свершенная Богом Отцом, изливающая на «Триптих» свет Искупления.
И ещё немного о поэзии...
Поэзия совершенно неотделима от психологии личности. Читая сегодня стихотворения прошлых лет, мы можем увидеть в них себя, понять заложенные в них переживания, потому что они важны и по сей день. Нередко поэзия помогает выразить невыразимое - те оттенки чувств, которые существуют внутри нас, и к которым мы не можем подобрать словесную форму. Кроме того стихи позволяют расширить словарный запас и развить речь, более точно и ярко выражать свои мысли. Поэзия развивает в нас чувство прекрасного, помогает увидеть красоту в нас и вокруг нас. Описанное выше в купе с образностью, краткостью и ассоциативностью стихотворной формы развивает нас как творческую, креативную личность, которая сама способна генерировать идеи и образы. Поэзия является великолепным помощником в воспитании и развитии ребенка. Знания, поданные в стихотворной форме (это может быть стих или песня), усваиваются быстрее и в большем объеме. Более того, стихи развивают фантазию и абстрактное мышление, и в целом делают жизнь детей эмоционально богаче и разнообразнее. Таким образом, очень важно, чтобы ребенок с первых дней слышал стихи и песни, впитывал красоту и многогранность окружающего его мира. Нас окружает поэзия красоты, которую мы выражаем в красоте поэзии!
а также посетить наши самые интересный разделы Стихи, Стихи о любви, Прикольные картинки, Картинки со смыслом, Анекдоты, Стишки Пирожки.
