Смесь — Вергилий

I

— Делия ходит сюда для тебя, только видеть красотку,
Тукка, нельзя: за порог муж не пускает ее.
— Делия ходит сюда для тебя, для меня — так не ходит:
Видеть и трогать нельзя — значит, она далеко.
Слышал я часто: придет, да что толку мне в этом известье?
Скажешь тому, для кого в дом воротилась она.

II

Любитель слов старинных, как керамика,
Британский Фукидид, чудак аттический,
Смешав и галльский тав, и мин, и сфин в одно,
Яд настоял на них братоубийственный.

III

Вот он, взгляни на него: на престол могучий воссевший
Славой он был вознесен выше небесных высот:
Мир огромный земель потрясал он грозной войною,
В Азии многих царей, много племен разгромил,
Рабства тяжелый ярем и тебе уже, Рим, он готовил —
Ибо весь мир остальной пал пред оружьем его, —
Но когда все охватила вражда, он рухнул в разгаре
Распри и тотчас же был изгнан из отчих земель.
Воля богини всегда такова, и ее мановенью
Лживое время спешит смертную участь предать.

IV

Где б ни носили меня перемены жизни превратной,
Сколько б ни видел я стран, сколько б ни встретил людей, —
Пусть я погибну, коль был кто-нибудь тебя мне дороже:
Можно ль милее тебя в мире другого найти?
Боги и сестры богов и прежде прочих Венера
Дали все блага тебе, Муза, как ты заслужил,
Все, чему рад Аполлон и стройный хор Аполлона:
Разве бывал человек, Муза, ученей тебя?
В мире сравнится ли кто с тобой приятностью речи?
Чистая Клио, и та хуже тебя говорит.
Хватит с меня и того, что себя ты любить позволяешь:
Где уж мне ждать, чтобы ты мне отвечал на любовь?

V

Прочь, риторы! Напыщенные прочь речи,
Что не росой ахейской, а водой полны!
Стилон, Варрон, Тарквитий — все вы прочь, племя
Грамматиков, заплывшее давно жиром!
Младенческие погремушки, прочь все вы!
Прощай и ты, о Секст, моих всех дум дума,
Сабин и все красавцы: паруса лодки
В блаженную направил я теперь гавань,
Ищу великого Сирона слов мудрых
И жизнь от всех забот освободить жажду.
Ступайте прочь, Камены, прочь, хоть мне милы
Всегда вы были прежде, признаюсь прямо,
Камены милые, и впредь в мои свитки
Заглядывайте лишь исподтишка, редко.

VI

Несчастнейшего зятя разнесчастный тесть
И Ноктуин-зятек, мозги дурацкие!
Неужто, глупостью твоей прижатая,
В деревне будет жить такая женщина?
Ну право, как про вас строка написана:
Вы все сгубили, зять и тесть преславные!

VII

Право, по совести я говорю, любезный мой Варий,
Чтоб мне пропасть, но меня этот малыш погубил.
Если же так говорить не велят мне правила, — ладно,
Я не скажу, но меня этот мальчишка сгубил.

VIII

Был ты Сиронов, клочок земли при бедной усадьбе
(Впрочем, хозяин такой был и тобою богат),
Ныне тебе и себя, и всех, кто мною любимы,
Если о родине вдруг вести услышу грустней,
Я поручаю: прими всех прежде отца и Кремоной
Новою стань для него, новою Мантуей стань.

IX

Молви немногое мне, но лишь с ведома яркого Феба,
Молви немногое, хор мудрых сестер Пегасид.
К нам победитель грядет, победного шествия гордость,
Славный везде, где лежит суша и плещут моря.
С варваром битва его наградила почетной добычей, —
Вот он, как Эрикс, могуч или как гордый Ойнид,
Но оттого он не стал в искусстве вашем ничтожней
И в хороводе святом место достоин занять.
Вот почему и меня больше прежнего мучит забота,
Что я могу о тебе, что для тебя написать?
Та, что меня больше всех устрашить должна бы причина,
Более всех, признаюсь, силы душе придала.
В свитки попало мои твоих немного созданий —
В них и афинян язык, в них и афинская соль, —
Песен, фригийца век, до грядущих доживши столетий,
Песен, пилосца век сроком достойных затмить.
В неге под тенью листвы широковетвистого дуба
В них Мелибей и Мерид рядом лежат, пастухи,
Сладостных песен они, чередуясь, стихи повторяют, —
Так ученый любил петь тринакрийский певец.
Каждый спешит из богов украсить твою героиню,
Каждая ей из богинь дар свой спешит поднести.
Счастье красавице той, что таким поэтом воспета:
Славой ее ни одна не посягнет превзойти.
Та ли, что в беге могла б победить Гиппомена проворство,
Если б ее не пленил дар золотой Гесперид,
Та ль, что была рождена из яйца лебединого Леды,
Та ли, что в небе блестит — Кассиопея сама,
Та ли, кого берегло скакунов крылоногих ристанье,
Но домогались кого юные греки толпой,
Душу и жизнь за нее отдавая отцу-нечестивцу,
Так что Элиды земля кровью влажнилась не раз,
Или Акрисия дочь, или царевна Семела, к которым
В молнии грозной, в дожде сам Громовержец сходил,
Или же та, надругавшись над кем, лишился пенатов
Отчих Тарквиния сын вместе с надменным отцом,
В те времена, когда Рим, избравший консулов первых,
Гордых господство царей кроткою властью сменил.
Много наград он питомцам своим вручал по заслугам:
Мощных Попликол не раз, славных Мессал награждал.
Надо ли мне вспоминать усердье в трудах непомерных,
Годы суровых боев, тяготы долгой войны?
Как на стан войсковой менял ты форум охотно,
Бился от сына вдали и от отчизны вдали?
Как терпеливо сносил то зной непомерный, то холод?
Как и на жестком кремне крепко ты мог засыпать?
Как под враждебной звездой по угрюмым морям проплывал ты,
Смелостью зиму не раз, смелостью шквал одолев?
Как, устремляясь вперед, бросался грудью ты в гущу
Грозных боев, не страшась общего бога войны?
Как то в Африку ты поспешал, к племенам вероломным,
То к быстротечным струям Тага, реки золотой,
И, один за другим войной тревожа народы,
Шел с победою ты за океанский предел?
Нет, не мне воспевать, не мне такие победы:
Как я отважусь? Едва ль смертным по силам та песнь.
Сами молву о тебе пронесут по целому свету,
Сами деянья твои славой украсят себя,
Мы же восславим лишь песнь, что с тобою создали боги:
Хор сладкогласный Муз, Кинфий, Аглая и Вакх.
Если стремиться к хвале из безвестности, если Кирены,
Если латинским стихом греческих высей достичь
Мог я, исполнились все мои желанья с избытком.
Этим довольствуюсь я. Что мне до черни тупой?

X

Сабин вот этот (он пред вами, странники!)
Клянется, что быстрейшим из погонщиков
Когда-то был он: по пути ли в Мантую,
Летя ли по дороге, легшей в Бриксию,
Двуколки обгонял и колымаги он.
Тому свидетель — Трифон, с ним соперничать
Никак не смогший, и подворье Церула,
Где он, Сабин, еще на службе Квинтия
Стриг ножницами мулам гривы жесткие,
Чтобы ярмо из бука Киторийского
Легко неслось выносливыми шеями.
Студеная Кремона, топи галльские,
Вы видели, вы слышали, вы знаете —
(Так говорит Сабин): во дни далекие
На ваших бродах увязал он по уши,
В болота ваши он поклажу сваливал,
От ваших стен окольными дорогами
Гонял он мулов под ярмом, то правыми,
То левыми копытами лягавшихся.
. . . . . . . . . . . . . . . .
К богам дорожным он мольбы о помощи
Не обращал: впервые им приносит он
Отцову сбрую с верною скребницею.
Все было и минуло. Ныне в консульском
Он восседает в кресле, посвятив свой лик
Вам, двое братьев, Кастор с братом Кастора.

XI

Кто из богов, Октавий, тебя у нас отнял? Иль правду
Молвят, что это с вином многое множество чаш?
— С Вами я пил, если в этом все зло. Но за каждым крадется
Участь своя. Так вина в чем же, скажите, вина?
— Будем писаньям твоим мы дивиться, историю Рима
Будем оплакивать мы, плача о смерти твоей.
Но уж не будет тебя. Отвечайте, превратные маны:
Есть ли какая отцу сына корысть пережить?

XII

Спесивый Ноктуин, мозги дурацкие!
Девицу за тебя, к которой сватался,
Спесивый Ноктуин, не бойся, выдадут.
Но как, спесивый Ноктуин, посватавшись,
Не видел ты: две дочки у Атилия?
Две дочки, и обеих он отдаст тебе.
Сходитесь все, сходитесь: свадьбу празднует
Спесивый Ноктуин, как должно, с кружкою.
Талассио! Талассио! Талассио!

XIII

Ты думаешь, я слаб, что не под силу мне,
Как встарь, пускаться по морю,
По всем путям и в зной, и в стужу следуя
Знаменам победителя?
Силен, силен я выношенной яростью,
И к бою рвется речь моя.
Зачем, наглец, достойный гнева Цезаря,
О собственных ли мерзостях,
О гнусной ли сестре, блуднице лагерной,
Меня неволишь лаяться?
Или о том, как ты мальчишкой с взрослыми
Задремывал в застолице,
И, вдруг взмокревши, слышал сзади пьяный хор:
«Талассио! Талассио!»
Что побледнел ты, бабень? или шуточки
Уже тебе не в шуточки?
Меня не взманят все твои Котитины
Оргические идолы,
Невмочь глядеть, как ты, обнявши жертвенник,
По-бабьи вертишь задницей,
Как ты кричишь среди вонючих грузчиков
Над тибрскими причалами,
Где барки, ставши в рыжем иле заводей,
С волной ущербной борются!
Я не взойду в харчевни компитальские
К горелым жирным кушаньям,
Которые запив водицей слизистой,
К жене-толстухе тащишься
И, ненавистный, давишься за счет ее
Горячими колбасами!
Попробуй возрази, попробуй вызовись!
А я еще по имени
При всех, блудливый Луций, назову тебя:
Стучи зубами с голоду,
Казнись беспутством братьев и распухшими
Ногами дяди-пьяницы,
И собственной, доступной всем утробою,
Распроклятой Юпитером!

XIV

Если начатый труд суждено мне будет закончить,
Ты, что в Пафосе живешь и в Идалийском краю,
Если римские все города с тобою троянский
Сын облетит, вознесен песней достойной моей, —
Знай, не картиной твой храм я украшу, не только лишь ладан
И плетеницы тебе в чистых руках принесу:
Скромный рогатый баран и телец, величайшая жертва,
В честь тебя окропит кровью огонь алтарей,
Мраморный рядом с тобой, о богиня, с пестрым колчаном,
Крыльям под стать расписным, встанет и сын твой другой.
О Киферея, приди: к тебе твой Цезарь взывает
И Суррентинский тебя кличет с Олимпа алтарь.

Публий Вергилий Марон
(Перевод Ошерова С. А.)

*****

I

De qua saepe tibi venit; sed, Tucca, videre
non licet: occulitur limine clausa viri.
de qua saepe tibi, non venit adhuc mihi; namque
si occulitur, longe est, tangere quod nequeas.
venerit, audivi. sed iam mihi nuntius iste
quid prodest? illi dicite, cui rediit.

II

Corinthiorum amator iste verborum,
iste iste rhetor, namque quatenus totus
Thucydides, tyrannus Atticae febris:
tau Gallicum, min et sphin ut male illisit,
ita omnia ista verba miscuit fratri.

III

Aspice, quem valido subnixum Gloria regno
altius et caeli sedibus extulerat:
terrarum hic bello magnum concusserat orbem,
hic reges Asiae fregerat, hic populos;
hic grave servitium tibi iam, tibi, Roma, ferebat
(cetera namque viri cuspide conciderant):
cum subito in medio rerum certamine praeceps
corruit, e patria pulsus in exilium.
tale deae numen, tali mortalia nutu
fallax momento temporis hora dedit.

IV

Quocumque ire ferunt variae nos tempora vitae,
tangere quas terras quosque videre homines,
dispeream, si te fuerit mihi carior alter.
alter enim quis te dulcior esse potest,
cui iuveni ante alios divi divumque sorores
cuncta, neque indigno, Musa, dedere bona,
cuncta, quibus gaudet Phoebi chorus ipseque Phoebus?
doctior o quis te, Musa, fuisse potest?
o quis te in terris loquitur iucundior uno?
Clio tam certe candida non loquitur.
quare illud satis est, si te permittis amari;
nam contra, ut sit amor mutuus, unde mihi?

V

Ite hinc, inanes, ite, rhetorum ampullae,
inflata rhoso non Achaico verba,
et vos, Selique Tarquitique Varroque,
scolasticorum natio madens pingui,
ite hinc, inane cymbalon iuventutis.
tuque, o mearum cura, Sexte, curarum
vale, Sabine; iam valete, formosi.
nos ad beatos vela mittimus portus,
magni petentes docta dicta Sironis,
vitamque ab omni vindicabimus cura.
ite hinc, Camenae, vos quoque ite iam sane,
dulces Camenae (nam fatebimur verum,
dulces fuistis); et tamen meas chartas
revisitote, sed pudenter et raro.

VI

Socer, beate nec tibi nec alteri,
generque Noctuine, putidum caput,
tuoque nunc puella talis et tuo
stupore pressa rus abibit et mihi,
ut ille versus usquequaque pertinet:
«gener socerque, perdidistis omnia».

VII

Scilicet hoc sine fraude, Vari dulcissime, dicam:
dispeream, nisi me perdidit iste πόθος,
sin autem praecepta vetant me dicere, sane
non dicam, sed me perdidit iste puer.

VIII

Villula, quae Sironis eras, et pauper agelle,
verum illi domino tu quoque divitiae,
me tibi et hos una mecum, quos semper amavi,
si quid de patria tristius audiero,
commendo, in primisque patrem. tu nunc eris illi,
Mantua quod fuerat quodque Cremona prius.

IX

Pauca mihi, niveo sed non incognita Phoebo,
pauca mihi doctae dicite Pegasides.
victor adest, magni magnum decus ecce triumphi,
victor, qua terrae quaque patent maria,
horrida barbaricae portans insignia pugnae,
magnus ut Oenides utque superbus Eryx;
nec minus idcirco vestros expromere cantus
maximus et sanctos dignus inire choros.
hoc itaque insuetis iactor magis, optime, curis,
quid de te possim scribere quidve tibi.
namque (fatebor enim) quae maxima deterrendi
debuit, hortandi maxima causa fuit.
pauca tua in nostras venerunt carmina chartas,
carmina cum lingua, tum sale Cecropio,
carmina, quae Phrygium, saeclis accepta futuris,
carmina, quae Pylium vincere digna senem.
molliter hic viridi patulae sub tegmine quercus
Moeris pastores et Meliboeus erant,
dulcia iactantes alterno carmina versu,
qualia Trinacriae doctus amat iuvenis.
certatim ornabant omnes heroida divi,
certatim divae munere quoque suo.
felicem ante alias o te scriptore puellam
altera non fama dixerit esse prior:
non illa, Hesperidum ni munere capta fuisset,
quae volucrem cursu vicerat Hippomenen;
candida cycneo non edita Tyndaris ovo,
non supero fulgens Cassiopea polo,
non defensa diu multum certamine equorum,
optabant gravidae quam sibi quaeque manus,
saepe animam generi pro qua pater impius hausit,
saepe rubro similis sanguine fluxit humus;
regia non Semele, non Inachis Acrisione,
immiti expertae fulmine et imbre Iovem;
non cuius ob raptum pulsi liquere Penates
Tarquinii patrios, filius atque pater,
illo quo primum dominatus Roma superbos
mutavit placidis tempore consulibus.
multa neque immeritis donavit praemia alumnis,
praemia Messallis maxima Publicolis.
nam quid ego immensi memorem studia ista laboris?
horrida quid durae tempora militiae?
castra foro, te castra urbi praeponere, castra
tam procul hoc gnato, tam procul hac patria?
immoderata pati iam frigora, iamque calores?
sternere vel dura posse super silice?
saepe trucem adverso perlabi sidere pontum?
saepe mare audendo vincere, saepe hiemem?
saepe etiam densos immittere corpus in hostes,
communem belli non meminisse deum?
nunc celeres Afros, periurae milia gentis,
aurea nunc rapidi flumina adire Tagi?
nunc aliam ex alia bellando quaerere gentem
vincere et Oceani finibus ulterius?
non nostrum est tantas, non, inquam, attingere laudes,
quin ausim hoc etiam dicere, vix hominum est.
ipsa haec, ipsa ferent rerum monumenta per orbem,
ipsa sibi egregium facta decus parient.
nos ea, quae tecum finxerunt carmina divi,
Cynthius et Musae, Bacchus et Aglaie,
si laudem adspirare humilis, si adire Cyrenas,
si patrio Graios carmine adire sales
possumus, optatis plus iam procedimus ipsis.
hoc satis est; pingui nil mihi cum populo.

X

Sabinus ille, quem videtis, hospites,
ait fuisse mulio celerrimus
neque ullius volantis impetum cisi
nequisse praeter ire, sive Mantuam
opus foret volare sive Brixiam.
et hoc negat Tryphonis aemuli domum
negare nobilem insulamve Caeruli,
ubi iste post Sabinus ante Quinctio
bidente dicit attodisse forfice
comata colla, ne Cytorio iugo
premente dura volnus ederet iuba.
Cremona frigida et lutosa Gallia,
tibi haec fuisse et esse cognitissima
ait Sabinus: ultima ex origine
. . . . . . . . . . . . . . . .
tua stetisse dicit in voragine,
tua in palude deposisse sarcinas,
et inde tot per orbitosa milia
iugum tulisse, laeva sive dextera
strigare mula sive utrumque coeperat
. . . . . . . . . . . . . . . .
neque ulla vota semitalibus deis
sibi esse facta, praeter hoc novissimum,
paterna lora proximumque pectinem.
sed haec prius fuere: nunc eburnea
sedetque sede seque dedicat tibi,

XI

Quis deus, Octavi, te nobis abstulit? an quae
dicunt, a, nimio pocula ducta mero?
«vobiscum, si est culpa, bibi. sua quemque sequuntur
fata: quid immeriti crimen habent cyathi?»
scripta quidem tua nos multum mirabimur et te
raptum et Romanam flebimus historiam,
sed tu nullus eris. perversi dicite manes,
hunc superesse patri quae fuit invidia?

XII

Superbe Noctuine, putidum caput,
datur tibi puella, quam petis, datur;
datur, superbe Noctuine, quam petis.
sed, o superbe Noctuine, non vides
duas habere filias Atilium,
duas, et hanc et alteram, tibi dari?
adeste nunc, adeste: ducit, ut decet,
superbus ecce Noctuinus hirneam.
Thalassio, Thalassio, Thalassio!

XIII

Iacere me, quod alta non possim, putas,
ut ante, vectari freta
nec ferre durum frigus aut aestum pati
neque arma victoris sequi?
valent, valent mihi ira et antiquus furor
et lingua, qua adsim tibi
et prostitutae turpe contubernium
sororis — o quid me incitas?
quid, impudice et improbande Caesari,
seu furta dicantur tua
et helluato sera patrimonio
in fratre parsimonia
vel acta puero cum viris convivia
udaeque per somnum nates
et inscio repente clamatum insuper
«Thalassio, Thalassio».
quid palluisti, femina? an ioci dolent?
an facta cognoscis tua?
non me vocabis pulchra per Cotytia
ad feriatos fascinos,
nec deinde te movere lumbos in stola
prensis videbo altaribus
flavumque propter Thybrim olentis nauticum
vocare, ubi adpulsae rates
stant in vadis caeno retentae sordido
macraque luctantes aqua;
neque in culinam et uncta compitalia
dapesque duces sordidas,
quibus repletus et salivosis aquis,
obesam ad uxorem redis
et aestuantes dote solvis pantices,
osusque lambis saviis.
nunc laede, nunc lacesse, si quicquam vales!
et nomen adscribo tuum.
cinaede Luciene, liquerunt opes
fameque genuini crepant.
videbo habentem praeter ignavos nihil
fratres et iratum Iovem
scissumque ventrem et hirneosi patrui
pedes inedia turgidos.

XIV

Si mihi susceptum fuerit decurrere munus,
o Paphon, o sedes quae colis Idalias,
Troius Aeneas Romana per oppida digno
iam tandem ut tecum carmine vectus eat:
non ego ture modo aut picta tua templa tabella
ornabo et puris serta feram manibus —
corniger hos aries humilis et maxima taurus
victima sacratos sparget honore focos,
marmoreusque tibi vel mille coloribus ales
in morem picta stabit Amor pharetra.
adsis, o Cytherea: tuus te Caesar Olympo
et Surrentini litoris ara vocat.

Publius Vergilius Maro

Предлагаем подписаться на наш Telegram а также посетить наши самые интересный разделы Стихи, Стихи о любви, Прикольные картинки, Картинки со смыслом, Анекдоты, Стишки Пирожки.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *