Стихи о Гаморе

Гамора, поняв и приняв, что есть зло,
Ради друзей, отца предала!
Хоть и стал для неё, он злейшим врагом,
Она сердце своё, добру отдала!

*****

«Отдай, что дорого тебе,
И камень разума возьми!»
Гоморру сбросил он с утеса:
«Прощайте, с рыбой пирожки!»

*****

Я хотела сестру — получила железом в спину,
я мечтала о доме — дом пеплом осел седым,
я мечтала о счастье — сберечь его не сумела.
Мои руки в крови по локоть — чужой, своей ли?
Мы по кругу идём, по залитому кровью кругу,
каждый сам выживает, и каждый здесь враг друг другу,
но из всех здесь лучшими были — и будем — мы —
мы кружили в бою — синий цвет и цвет кислоты,
кровь лилась и смешалась, теперь уж по крови сёстры
стали мы. Нас предал весь мир, весь бескрайний космос,
нас здесь были сотни, а выжили единицы —
каждая когда-то пыталась звать мать, молиться,
и вчера рыдала, скулила, глядела в душу,
и вчера ещё верила в помощь-поддержку-дружбу,
ныне ж в глотку вцепиться готова. Предаст здесь всяк;
ты была мне сестра, а стала мне лютый враг,
это слово — «сестра» — обесценено, уничтожено,
мне металлом и солью годами въедалось в кожу,
были сны полны боли, ярости — взгляды полны.
Да и кто мы такие, что мы друг другу должны?
Тренировками (пытками) выбилось равнодушие —
что нам узы — она оружие, я оружие,
мы с ней два клинка, что остры, прямы, смертоносны,
но… всё чаще хрустели мои — не сестрицы — кости,
чаще я рвала глотку в диком животном крике,
а она… била в полную силу — всегда, вовеки.
И теперь, когда я омертвела наполовину,
став стальной, железной — теперь, сестра, берегись:
ненавижу за то, что сама выгрызала волком
крохи жалкие эти, внимание это отцовское,
ненавижу за то, что железа в ней меньше — меньше! —
человека больше — да только не человечности;
мы детьми ведь были, жизни ведь мы не знали,
и мне думалось, мол, на добро добром отвечают,
пожалела себе на беду — а она не стала,
и всё с той же силой лезвия в плоть вонзались,
я была слаба — я неслышно скулила, молила
проиграть раз — «сестрица, смилуйся, пощади», и
презираю себя за то, что молить посмела —
мне «сестра» не сестра, ей — заботиться о себе бы.
Электричество в венах, металл, что вгрызался в мясо —
это мне — наказанье за самую горькую слабость,
за ничтожную, глупую веру в надежду/нужность,
за те чувства, что детям-убийцам глупы и чужды.
И спустя года выжгла ненависть чувства иные —
там, где что-то горело, пульсировало и билось,
теперь странно и пусто, как будто бы онемело,
как после наркоза — спасительно-милосердно,
да откуда мне только знать, каков он — наркоз,
если наживую терзали и плоть, и мозг?

Не пришлось вырывать мне сердце, как глаз и руку —
отмерло само, надоевший оборван стук:
что б ни сделала, кого б ни обрекла на смерть,
там, под рёбрами, пусто и холодно. И теперь
если выстрелом грудь разворотит моей-не-сестре,
там, под рёбрами, больно не будет.
не будет.
нет(?).