Стихи о Зиновии Гердте

Прошло уж немало стремительных лет,
Как умер, ушёл тенью зыбкой
Мужчина с короткой фамилией «ГЕРДТ»,
Мужчина с печальной улыбкой.
Он не был красивым: хромая нога,
Совсем невысокого роста,
Запомнить фамилию всё не могла,
Кричала: «Смотри, Паниковский!»
Ах, сколько сыграл прекрасных ролей
И сколько озвучил мультфильмов,
И сколько оставил он добрых друзей,
И сколько завистников сильных.
Возможно, он шлёт нам огромный привет,
С небес улыбаясь печально.
Наш славный земляк по фамилии «Гердт»,
Мы здесь собрались неслучайно.
Гордимся тобой, благодарны Судьбе,
Откроем твой памятник просто.
Цветы принесут ребятишки тебе
И скажут: «Смотри, Паниковский!»

*****

Зиновий Гердт стихи читает,
И слову мастера внимает
Притихший многоликий зал,
А ангел смерти, уж, витал
Над Гердта гордой головой,
И, телом хрупкий и худой,
Маэстро это понимает,
Он стих Самойлова читает.
И с губ не рифмы в зал слетают,
Слетают целые миры
Его друзей, на чьи пиры
Он часто зван был без условий,
И там, без долгих предисловий,
Друзьям стихи друзей читал,
Которых он при жизни знал.
Ведь он осколок поколенья,
Одно звено в цепи, где звенья
Святою правдою сильны,
Они в лихие дни войны
Страну от гибели спасали.
Они, приказа: «В строй», не ждали,
Шли добровольно, погибали,
Но всё же смертью смерть попрали.
И Гердт Зиновий, вроде прост,
Но поднимался в полный рост,
Под взрывы мин, под пулемёт.
Лишь побывавший там поймёт,
Что всё могло тогда с ним статься,
Он мог навечно там остаться.
Погиб не он, погиб другой,
А он с разбитою ногой
С войны вернулся — повезло.
Ведь по статистике, на сто
Лишь три ровесника осталось,
И он попал в такую малость.
А сколько их, его друзей,
Лежать осталось средь полей
России-матушки, Европы,
Как ныне шутят — «Азиопы».
Там полегли друзья-поэты,
И их стихи, как их заветы,
Зиновий в памяти сберёг,
И этот странный оберёг
Помог ему с пути не сбиться,
На сцену снова возвратиться,
Под рампы свет, опять в актёры.
Он вёл за кукол разговоры,
Играл руками и душой,
И вырос в нём артист большой.
Он жить по полной торопился,
За павших, видимо, стремился
Жизнь не одну, а сто прожить,
Но не берусь его судить.
Он дар имел зажечь сердца,
Быть может, дар сей от творца,
Или от тех друзей достался,
Кто жёг глаголом, но остался
Среди потерь на той войне
В чужой и нашей стороне.
Зиновий Гердт стихи читает,
И зал восторженно вбирает
В себя бессмертные слова,
И видит, как его глава
Не сединой в лучах светИтся,
А вот-вот нимбом озарится.
И плачет зал, бежит слеза,
И очищается душа.
Гердт напоследок даром блещет,
И зал встаёт и рукоплещет.

Юрий Антонов

*****

Советник Бомс, судья, адмирал Бум, министр и адвокат…
Паниковский и Месье Тардиво — жулик и аристократ…
Хозяин крысы, лектор, друг профессора и сосед с флюсом…
Гердт исполнял все роли на «отлично» — на «пять с плюсом».
Учитель химии Карл Сигизмундович, Арье-Лейба,
Учитель физики Олег Григорьевич, Мошель Лейба…
Играл Гердт всех своих героев неповторимо…
Всем жителям страны знакомо было его имя.
Член клуба холостяков, художник, администратор, и Эспиноса…
Человека в клетчатом пальто и больного сыграл Гердт без вопроса.
Генерал-майор казачьих войск, узник Бастилии, анархист Чёрный…
Бухаринец, могильщик, рассказчик, автор — изображены бесспорно.
Сталин, Агасфер, Абрумка, Панталоне, Долманский, поэт Оревуар…
Гердту Зиновию не нужен был наигранный и нестественный пиар.
Борис Семеныч, Залман, Бомзе, Шварц и дедушка Давида-музыкант…
Во всём, за что не брался Гердт, он чуткость проявлял и свой талант.
Конферансье Апломбов, Мазуччио, Блохин, Баба Яга, Царь Водяной…
Зиновий на экране, в театре, и в каждом доме был совсем родной.
Перцовский-попугаев продавец, Шамский, Кукушкин и Цмескаль…
Любил людей Гердт нося по жизни доброй души и сердца вуаль.

Мила Альпер

*****

Когда захочет рвать штурвал
Из рук судьба упрямо,
Я вспомню, как стихи читал
За миг до смерти Зяма.

Ходить уже почти не мог.
Но шаг на сцену — в Вечность —
Он сделал. Замер зал. И Бог
Рукоплескал в тот вечер.

А за кулисами — врачи.
Шприцы, бинты, аптечка…
Но бархат голоса звучит:
«Нельзя, нельзя беречься!»*

Все беды горсткой шелухи
Становятся и тленом —
Огнём живительным стихи
Бегут, бегут по венам!

И смерть проигрывает бой,
Ничтожна и убога…
Был исхудавший Гердт хромой
В тот вечер равен Богу.

Маляр Светлана

*****

Юбиляр смотрел со сцены в зал.
Чевствовать его здесь собрались.
Что сказать, когда смолчать, он знал.
Мудрый человек, большой артист.

Вот он — мастер, тактик и стратег.
Череда похвал и добрых слов,
Поздравлений от друзей, коллег,
Шутки, ряд концертных номеров.

Кукольный, смешной конферансье.
Долго, в паре с ним, артист играл,
Города объездил, страны все,
Много лет за ширмой простоял.

Улыбался бенефициант,
Он сидел, приветствуя гостей.
Пели, говорили про талант,
В доброй обстановке, без страстей.

На войне проклятой ранен был
И уже стоит на сцене та,
Что спасала, не жалея сил.
Слезы, грусть, любовь и теплота.

Просто задушевный разговор
Личности известные ведут.
Вот актриса, кинорежиссер,
Вот писатель. Кресла, стол, уют.

Барды и актеры, пианист,
В каждом только свой, особый дар.
Стоп. Финал. Окончен бенефис
И стихи читает юбиляр.

Встал артист, хоть и с большим трудом,
До конца сыграть обязан роль.
И стихи кончаются на том,
Что нельзя беречься, в этом соль.

Снова устремлен вглубь зала взгляд.
Видит он и души, и сердца.
А теперь и зрители стоят.
И аплодисментам нет конца.

Руку приложив к груди, стоит.
Вот они — и слава, и почет.
И уходит, занавес закрыт.
Он через два месяца умрет…

Двадцать лет прошло и двадцать зим.
Век другой и новая пора.
И из тех, кто был на сцене с ним,
Многих нет в живых — судьбы игра.

Снова юбилей, ему сто лет.
Фильм документальный, память встреч.
И на нас с экрана смотрит Гердт.
И о нем ведется в фильме речь.

Жены, дети, каждый о своем.
И друзья… Сыграл он точно роль.
И опять звучат стихи о том,
Что нельзя беречься — в этом соль…

Бриклин Альфреда

*****

Зиновию Гердту

На сцене человек стоял красивый.
Он кланялся и скромно улыбался.
Стоял на сцене человек счастливый,
Он чародеем в этот миг казался.
Жизнь в восемьдесят уложилась лет.
Какой короткий срок, он многого не сделал.
А зритель аплодировал в ответ,
Он, зритель, по нему искусство мерил.

Головичер Евгений