Стихи о Нью-Йорке

Стихи о Нью-ЙоркеА Нью-Йоркская осень вся выложена витражами
Из безудержно ярких расцветок и теплого света.
Воздух призрачный словно застыл и дрожит миражами.
Неужели ноябрь?.. Нет, прохладное позднее лето…
Раз, в конце октября, снег на нас опрокинуло небо.
Целый день его хлопья летели уверенно, смело.
А наутро — картина с названием «Быль или небыль?», —
Изумруды-деревья и снег — ослепительно-белый…
Он растаял под солнцем… И высохли быстро дороги.
Воцарилась погода, наверно, из сАмого Рая, —
Чуть шагнув за порог, забываешь любые тревоги, —
Зеленеет трава, в кронах носятся белки, играя.
Благодать, не иначе… Такое чудесное время!
Вперемешку и майки, и куртки, и шубки из норки.
Шелестит многоцветной листвы разудалое племя, —
Торжествует красивая, долгая осень в Нью-Йорке…

Зеленская Ирина

*****

В Нью-Йорке дождь
Холодный, промозглый
Кажется, будто следит он за мной.
Выйду на улицу, сяду в машину,
Снова смешаюсь с огромной толпой…

Был ли ты тем, кого я любила?
Ради кого умирала зимой?
Вся та история жизни в Нью-Йорке
Это как будто всё не со мной.

Я по Манхеттену тихо шагаю,
Чувствует сердце — тебя я теряю…
Ляжет на плечи вечер продрогший
Укутает в пар от дыханий прохожих.

Ты улыбался мой солнечный зайчик
В холоде города дарил мне тепло.
Но это было, было когда то,
Было когда-то,
Но теперь прошло.

В Нью-Йорке дождь
Холодный, промозглый
Кажется, будто следит он за мной.

Пашнин Олег

*****

Не сказал бы, чтоб я в этот город влюблен.
Я скорее подавлен им, даже унижен.
Я бы, может, был счастлив в Москве иль Париже,
Только я уже в нем, а во мне уже он.

Этот город — вселенский меняла и торг,
Биржа — храм, ну, а доллар здесь — бог и икона,
Выше доллара нет ни судьи, ни закона…
Но на книжках стихов моих надпись «Нью-Йорк».

Наша встреча была предопределена:
«Город желтого дьявола» вымечтан с детства.
От болезни «мечта» не придумано средства,
Но страшна той мечты воплощенья цена.

О, Нью-Йорк! Ты в следах иммигрантских утрат…
Только я и тебя нынче тоже жалею,
И когда в эти дни прохожу по Бродвею,
Отвожу от разрушенных билдингов взгляд.

Иммигрантский костюмчик ношу пятый год.
Эмиграция — это души перестройка,
Заурядная, в общем, судьбы катастрофка,
От себя, из себя безнадежный уход…

Он-то точно вовек не поверит слезам.
Не рыдай и не верь, не проси и не бойся,
Просветленной душой пред Нью-Йорком откройся,
Отворится и он пред тобой, как Сезам…

Венцимеров Семен

*****

Башню Нью-Йорка
Не трудно представить.
Наших домов
Друг на друга поставить
Нужно примерно
Семь или восемь.
Башня готова.
Милости просим!

Марк Шварц

*****

Бродвей

Асфальт — стекло.
Иду и звеню.
Леса и травинки —
сбриты.
На север
с юга
идут авеню,
на запад с востока —
стриты.
А между —
(куда их строитель завез!) —
дома
невозможной длины.
Одни дома
длиною до звезд,
другие —
длиной до луны.
Янки
подошвами шлепать
ленив:
простой
и курьерский лифт.
В 7 часов
человечий прилив,
в 17 часов —
отлив.
Скрежещет механика,
звон и гам,
а люди
немые в звоне.
И лишь замедляют
жевать чуингам,
чтоб бросить:
«Мек моней?»
Мамаша
грудь
ребенку дала.
Ребенок
с каплями из носу,
сосет
как будто
не грудь, а доллар —
занят
серьезным
бизнесом.
Работа окончена.
Тело обвей
в сплошной
электрический ветер.
Хочешь под землю —
бери собвей,
на небо —
бери элевейтер.
Вагоны
едут
и дымам под рост,
и в пятках
домовьих
трутся,
и вынесут
хвост
на Бруклинский мост,
и спрячут
в норы
под Гудзон.
Тебя ослепило,
ты осовел.
Но,
как барабанная дробь,
из тьмы
по темени:
«Кофе Максвел
гуд
ту ди ласт дроп».
А лампы
как станут
ночь копать.
ну, я доложу вам —
пламечко!
Налево посмотришь —
мамочка мать!
Направо —
мать моя мамочка!
Есть что поглядеть московской братве.
И за день
в конец не дойдут.
Это Нью-Йорк.
Это Бродвей.
Гау ду ю ду!
Я в восторге
от Нью-Йорка города.
Но
кепчонку
не сдерну с виска.
У советских
собственная гордость:
на буржуев
смотрим свысока.

Владимир Маяковский
Нью-Йорк, 6 августа 1925 года

*****

Канавы города гниют запрелолетом,
Бинокль уткнувши порт,
А я Нью-Йорк пугающим жилетом,
Докушал торт;

Он сделан был из носа негритоски —
Коричнев шоколад,
Малиновым бельем рвались полоски
Под крик Джез — Банд…

Но порт, дымя и звуком кастаньетов
Лебедки лебедей, сирены крик
Усердно потчивали мозг поэтов,
Как полку книжек Брик

И я Нью-Йорк воткнул себе в петлицу!
Но порт дымил,
Закопчивая поясницу
Ночных громил…

Для бодрости очей
Из улиц лепестков
Всех богачей
Я тряс, как муравьев…

У Бога
чей
торчавший из кармана
Надзвездного
тумана,
был платок?!!
Но порт дымил…

И был готов Титаник
Идти ко дну,
То знает черт громил —
«Винти в одну!»

Не красть платки
Нехорошо у бога,
Как пятаки
У носорога…

Не хорошо! не хорошо!! не хорошо!!!
Воняет беднотой поэтова петлица —
Презренье богачам,
У них клопом изъеденные лица,
Не спящих по ночам;

На пальцах их мозоли от безделья
Их голос хрип —
Вот почему теперь без дел
Я Под рифмы скрип!..

Бурлюк Давид

*****

Бруклинский мост

Издай, Кулидж,
радостный клич!
На хорошее
и мне не жалко слов.
От похвал
красней,
как флага нашего материйка,
хоть вы
и разъюнайтед стетс
оф
Америка.
Как в церковь
идет
помешавшийся верующий,
как в скит
удаляется,
строг и прост, —
так я
в вечерней
сереющей мерещи
вхожу,
смиренный, на Бруклинский мост.
Как в город
в сломанный
прет победитель
на пушках — жерлом
жирафу под рост —
так, пьяный славой,
так жить в аппетите,
влезаю,
гордый,
на Бруклинский мост.
Как глупый художник
в мадонну музея
вонзает глаз свой,
влюблен и остр,
так я,
с поднебесья,
в звезды усеян,
смотрю
на Нью-Йорк
сквозь Бруклинский мост.
Нью-Йорк
до вечера тяжек
и душен,
забыл,
что тяжко ему
и высоко,
и только одни
домовьи души
встают
в прозрачном свечении окон.
Здесь
еле зудит
элевейтеров зуд.
И только
по этому —
тихому зуду
поймешь —
поезда
с дребезжаньем ползут,
как будто
в буфет убирают посуду.
Когда ж,
казалось, с-под речки начатой
развозит
с фабрики
сахар лавочник, —
то
под мостом проходящие мачты

размером
не больше размеров булавочных.
Я горд
вот этой
стальною милей,
живьем в ней
мои видения встали —
борьба
за конструкции
вместо стилей,
расчет суровый
гаек
и стали.
Если
придет
окончание света —
планету
хаос
разделает в лоск,
и только
один останется
этот
над пылью гибели вздыбленный мост,
то,
как из косточек,
тоньше иголок,
тучнеют
в музеях стоящие
ящеры,
так
с этим мостом
столетий геолог
сумел
воссоздать бы
дни настоящие.
Он скажет:
— Вот эта
стальная лапа
соединяла
моря и прерии,
отсюда
Европа
рвалась на Запад,
пустив
по ветру
индейские перья.
Напомнит
машину
ребро вот это —
сообразите,
хватит рук ли,
чтоб, став
стальной ногой
на Мангетен,
к себе
за губу
притягивать Бруклин?
По проводам
электрической пряди —
я знаю —
эпоха
после пара —
здесь
люди
уже
орали по радио,
здесь
люди
уже
взлетали по аэро.
Здесь
жизнь
была
одним — беззаботная,
другим —
голодный
протяжный вой.
Отсюда
безработные
в Гудзон
кидались
вниз головой.
И дальше
картина моя
без загвоздки
по струнам — канатам,
аж звездам к ногам.
Я вижу —
здесь
стоял Маяковский,
стоял
и стихи слагал по слогам. —
Смотрю,
как в поезд глядит эскимос,
впиваюсь,
как в ухо впивается клещ.
Бруклинский мост —
да…
Это вещь!

Владимир Маяковский, 1925 год

*****

В Нью-Йорке дождь. Ни щели, ни просвета,
Ни полдня, ни рассвета — облака…
Индейское, по-русски бабье, лето
Ушло вчера из города. Пока!

И снова через сомкнутые веки,
Сквозь пелену прошедших октябрей —
Две давние фигурки на скамейке
В июньском парке юности моей.

Еще без них дожди идут в Америках,
И по асфальту утренних аллей
Гоняет ребятня на битых великах
В тенистом парке юности моей.

Еще чужой прибой у ног не плещет,
И горечь брызг губами не ловлю,
Еще не обнимаю странных женщин,
Под утро им шепча: «I don’t love you…»

Еще под кленом у литой ограды
Я жду ее в мерцаньи фонарей,
Еще играет музыка с эстрады
В вечернем парке юности моей.

Еще они не встали со скамейки,
Не разлетелись в дальние края,
Моя любовь — девчонка в белой майке,
И рыжий парень — молодость моя.

Над нашим парком белый пух летает,
Осколки солнца пляшут под листвой…
И медленно в дожде нью-йоркском тает
Твой силуэт. А может быть, не твой.

*****

Небоскреб в разрезе

Возьми
разбольшущий
дом в Нью-Йорке,
взгляни
насквозь
на зданье на то.
Увидишь —
старейшие
норки да каморки —
совсем
дооктябрьский
Елец аль Конотоп.
Первый —
ювелиры,
караул бессменный,
замок
зацепился ставням о бровь.
В сером
герои кино,
полисмены,
лягут
собаками
за чужое добро.
Третий —
спят бюро-конторы.
Ест
промокашки
рабий пот.
Чтоб мир
не забыл,
хозяин который,
на вывесках
золотом
«Вильям Шпрот».
Пятый.
Подсчитав
приданные сорочки,
мисс
перезрелая
в мечте о женихах.
Вздымая грудью
ажурные строчки,
почесывает
пышных подмышек меха.
Седьмой.
Над очагом
домашним
высясь,
силы сберегши
спортом смолоду,
сэр
своей законной миссис,
узнав об измене,
кровавит морду.
Десятый.
Медовый.
Пара легла.
Счастливей,
чем Ева с Адамом были.
Читают
в «Таймсе»
отдел реклам:
«Продажа в рассрочку автомобилей».
Тридцатый.
Акционеры
сидят увлечены,
делят миллиарды,
жадны и озабочены.
Прибыль
треста
«изготовленье ветчины
из лучшей
дохлой
чикагской собачины».
Сороковой.
У спальни
опереточной дивы.
В скважину
замочную,
сосредоточив прыть,
чтоб Кулидж дал развод,
детективы
мужа
должны
в кровати накрыть.
Свободный художник,
рисующий задочки,
дремлет в девяностом,
думает одно:
как бы ухажнуть
за хозяйской дочкой —
да так,
чтоб хозяину
всучить полотно.
А с крыши стаял
скатертный снег.
Лишь ест
в ресторанной выси
большие крохи
уборщик — негр,
а маленькие крошки —
крысы.
Я смотрю,
и злость меня берет
на укрывшихся
за каменный фасад.
Я стремился
за 7000 верст вперед,
а приехал
на 7 лет назад.

Владимир Маяковский, 1925 год

Предлагаем подписаться на наш Telegram а также посетить наши самые интересный разделы Стихи, Стихи о любви, Прикольные картинки, Картинки со смыслом, Анекдоты, Стишки Пирожки.

И ещё немного о поэзии... Поэзия совершенно неотделима от психологии личности. Читая сегодня стихотворения прошлых лет, мы можем увидеть в них себя, понять заложенные в них переживания, потому что они важны и по сей день. Нередко поэзия помогает выразить невыразимое - те оттенки чувств, которые существуют внутри нас, и к которым мы не можем подобрать словесную форму. Кроме того стихи позволяют расширить словарный запас и развить речь, более точно и ярко выражать свои мысли. Поэзия развивает в нас чувство прекрасного, помогает увидеть красоту в нас и вокруг нас. Описанное выше в купе с образностью, краткостью и ассоциативностью стихотворной формы развивает нас как творческую, креативную личность, которая сама способна генерировать идеи и образы. Поэзия является великолепным помощником в воспитании и развитии ребенка. Знания, поданные в стихотворной форме (это может быть стих или песня), усваиваются быстрее и в большем объеме. Более того, стихи развивают фантазию и абстрактное мышление, и в целом делают жизнь детей эмоционально богаче и разнообразнее. Таким образом, очень важно, чтобы ребенок с первых дней слышал стихи и песни, впитывал красоту и многогранность окружающего его мира. Нас окружает поэзия красоты, которую мы выражаем в красоте поэзии!

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *