О быстрокрылый Бог Гермес!
Не улетай за синий лес!
Душа сжимается от боли —
Страдает бедная в неволе.
О предприимчивый Гермес,
Ко мне спустись скорей с небес!
Седельникова Наталья
*****
Нет, стыд мне не туманит взор —
Мне воровство щекочет нервы…
Ну что ж, я от рожденья вор,
Но средь воров отнюдь не первый…
Я не краду, как Зевс, детей —
Нет, совестью я не оставлен…
Огонь похитил Прометей? —
Но этим он в веках прославлен…
Как воровал Олимпа род! —
Гортань от злости даже сушит…
А Афродита?.. А Эрот?…
Крадут любовь!.. А, значит, души…
Людской крови не должно течь…
Ведь жизнь — ее любой достоин!…
Похитил у Арея меч —
И сразу прекратились войны…
У Аполлона спер коров —
Зачем ему такое стадо?
. . .
Я тоже бог — но бог воров! —
Кому-то это тоже надо…
Фроенченко Борис
*****
Муза! Гермеса восславим, рожденного Майей от Зевса!
Благостный вестник богов, над Аркадией многоовечной
И над Килленою царствует он. Родила его Майя,
Нимфа, достойная чести великой, в любви сочетавшись
С Зевсом-Кронионом. Сонма блаженных богов избегая,
В густотенистой пещере жила пышнокудрая нимфа.
Там-то на ложе всходил к ней Кронион глубокою ночью,
В пору, как сон многосладкий владел белолокотной Герой.
Втайне равно от богов и людей заключен был союз их.
Время пришло, — и свершилось решенье великого Зевса:
Сын родился у богини, — ловкач изворотливый, дока,
Хитрый пролаз, быкокрад, сновидений вожатай, разбойник,
В двери подглядчик, ночной соглядатай, которому вскоре
Много преславных деяний явить меж богов предстояло.
[Утром, чуть свет, родился он, к полудню играл на кифаре,
К вечеру выкрал коров у метателя стрел, Аполлона;
Было четвертого это числа, как явился он на свет.]
После того как из недр материнских он вышел бессмертных,
В люльке священной своей лишь недолго Гермес оставался:
Вылез и в путь припустился на розыск коров Аполлона,
Через порог перешедши пещеры со сводом высоким.
Там, черепаху найдя, получил он большое богатство,
[Из черепахи хитро смастеривши певучую лиру].
Встретил ее многославный Гермес у наружного входа.
Сочную траву щипала она перед самым жилищем,
Мягко ступая ногами. Увидев ее, рассмеялся
Сын благодетельный Зевса и слово немедля промолвил:
«Знаменье очень полезное мне, — и его не отвергну!
Здравствуй, приятная видом, размерная спутница хора,
Пира подруга! Откуда несешь ты так много утехи,
Пестрый ты мой черепок, черепаха, живущая в скалах?
Дай-ка возьму я тебя и домой отнесу: ты нужна мне.
Мимо тебя не пройду; мне на выгоду первою будешь.
Дома полезнее быть, оставаться снаружи опасно.
Правда, пока ты жива, то защитой от чар вредоносных
Служишь; зато, как умрешь, превосходною станешь певицей».
Так он сказал. И, руками обеими взяв черепаху,
Снова домой воротился, неся дорогую утеху.
Стиснувши крепко руками, резцом из седого железа
Горную стал потрошить черепаху Гермес многославный.
Как через грудь человека, которого злые заботы
Мучают, быстрые мысли несутся одна за другою,
Как за миганием глаза другое миганье приходит,
Так у Гермеса за словом немедленно делалось дело.
Точно по сделанной мерке нарезав стеблей тростниковых,
Их укрепил он над камнеподобной спиной черепахи,
Шкурой воловьей вокруг обтянул, догадавшись разумно,
Пару локтей прикрепил, перекладину сделал меж ними
И из овечьих кишок семь струн приладил созвучных.
Милую эту утеху своими сготовив руками,
Плектром одну за другою он струны испробовал. Лира
Звук испустила гудящий. А бог подпевал ей прекрасно,
Без подготовки попробовав петь, как на пире веселом
Юноши острой насмешкой друг друга язвят, не готовясь.
Пел он о Зевсе-Крониде и Майе, прекрасно обутой,
Как сочетались когда-то они в упоенье любовном
В темной пещере; о собственном пел многославном рожденье;
Славил прислужников он, и жилище блестящее нимфы,
И изобилие прочных котлов и треножников в доме.
Пел он одно, а другое в уме уж держал в это время.
Кончив, отнес он и бережно спрятал блестящую лиру
В люльке священной своей. И мясца ему вдруг захотелось.
Выскочил вон из чертога душистого быстро в пещеру,
Хитрость в уме замышляя высокую: темною ночью
Замыслы часто такие в умах воровских возникают.
Гелий меж тем в Океан опустился под землю с конями
И с колесницей своею. Сын Майи бежал без оглядки
И к Пиерийским горам наконец прибежал многотонным.
Там у блаженных богов на прелестных лугах некошеных
Стойло имели коровьи стада их, не знавшие смерти.
Быстро полсотни протяжно мычащих коров криворогих
Аргуса зоркий убийца, сын Майи, отрезал от стада.
Путаной он их дорогой погнал по песчанистой почве,
Перевернувши следы им: повадки он хитрые помнил.
Задом ведя их, копыта передние задними сделал,
Задние сделал передними, задом и сам подвигался.
Снявши сандалии с ног, на морской он песок их забросил
И принялся измышлять несказанные, дивные вещи:
Миртоподобные ветви с ветвями смешав тамариска,
Эти охапки ветвей зеленеющих крепко связал он,
Их под подошвами в виде сандалий искусно приладил
Вместе с листвой и пошел, избегая проезжей дороги,
Словно спеша напрямик, чтобы путь сократить себе дальний.
И увидал тут старик, в винограднике землю копавший,
Как чрез богатый травою Онхест на равнину спешил он.
Это заметивши, первым Гермес к старику обратился:
«Старец с согнутой спиною! Мотыжишь ты землю усердно.
Только бы вызрели лозы, — вина ты получишь немало!
— — — — — — — — — — — — — — — —
Если и видишь — не видь! Оглохни, если и слышишь!
Сделайся нем, раз тебе самому здесь не будет убытка!»
Столько сказавши, погнал он гурьбою коров крепколобых.
Много в пути за собою Гермес многославный оставил
Гор густотенных, цветущих лугов и шумливых ущелий.
Но уже близкий конец надвигался помощнице черной
Ночи священной. Вставало к работе зовущее утро.
[Только что вышла с дозором на небо Селена — богиня,
Дочерь Палланта-царя, Мегамедова славного сына.]
Сын многомощный Кронида к Алфею-реке в это время
Широколобых коров подогнал Аполлона-владыки.
Бодро приблизилось стадо к загону со сводом высоким
И к водопойным корытам, стоявшим пред лугом прелестным.
Вволю протяжно мычащих коров накормивши травою,
Всех их гурьбою направил в пещеру Гермес многославный.
Шли они, клевер жуя и росою обрызганный кипер.
Сам же искусство огонь добывать он измысливать начал.
Ветку блестящую лавра ножом от коры он очистил,
Чтоб по руке приходилась. И дым заклубился горячий.
[Так нам он дал и огонь и снаряд для его добыванья.]
Много поленьев набравши сухих, он обильно и тесно
Яму глубокую ими набил. Засветилося пламя
И далеко задышало горячим, пылающим жаром.
Силой Гефеста огонь разгорался, а он в это время
Двух крепкорогих, протяжно мычащих коров из загона
Вывел наружу к огню: обладал он великою силой.
Дышащих тяжко коров повалил он спиною на землю,
И, наклонив, опрокинул, и мозг им спинной перерезал.
Дело свершалось за делом. Отрезавши мясо от жира,
Тщательно начал он жарить, на вертел надев деревянный,
Бедра и спины — почетный кусок — и наполненный черной
Кровью кишечник; а рядом на землю сложил остальное.
Шкуры ж убитых коров на кремнистом утесе развесил:
И до сих пор еще те, долговечными ставшие, шкуры
Можно на той же скале увидать. А потом, разложивши
Жирное мясо на камне широком и гладком, разрезал
Радостнодушный Гермес на двенадцать частей это мясо,
Жребий метнув. И почет соответственный каждой воздал он;
Очень хотелось Гермесу попробовать мяса от жертвы:
Хоть и бессмертен он был, раздражал его ноздри призывно
Запах приятный. Но дух его твердый ему не позволил
Жертвенной шеи священной попробовать, как ни тянуло.
Часть приношенья сложил он в загоне со сводом высоким,
Мясо обильное, сало; другую ж на воздух вознес он,
Нового знак воровства. И, сухих набросавши поленьев,
Ноги и головы все целиком сожжению предал.
После того как исполнил он все сообразно обряду,
В водовороты Алфея сын Майи сандалии бросил,
Угли костра затушил и по воздуху пепел развеял
[Целую ночь напролет при свете прекрасной Селены].
Утром, едва рассвело, на священные главы Киллены
Снова вернулся Гермес. И на длинном пути никого он
Ни из бессмертных богов, ни из смертнорожденных не встретил.
Даже собаки молчали. И Зевсов Гермес-благодавец,
Съежившись, в дом сквозь замочную скважину тихо пробрался.
Ветру осеннему или седому подобный туману.
[Прямо в богатый направился храм из тенистой пещеры,
Тихо ступая ногами; не топал, как делал снаружи.]
Там в колыбельку поспешно улегся Гермес многославный.
Плечи окутав пеленкой, лежал он, как глупый младенец,
В руки простынку схватил и ею играл вкруг коленок.
Лиру же милую слева под мышкой прижал. Но не смог он
Скрыться от матери, — бог от богини. И молвила Майя:
«Выдумщик хитрый! Откуда сюда, облеченный бесстыдством,
Ты возвращаешься ночью глухой? Погоди, мой голубчик!
Крепкими узами скрутит по ребрам тебя Дальновержец,
И под тяжелой рукой Летоида пойдешь ты отсюда,
Либо же впредь воровством заниматься начнешь по долинам.
Прочь убирайся, несчастный! Ведь вот на какую заботу
Людям и вечным богам произвел тебя на свет отец твой»!
Матери тотчас Гермес хитроумный ответствовал речью:
«Мать! Не пугай, не старайся! Меня запугать не удастся!
Или меня ты считаешь младенцем невинным и глупым?
Видит, разгневалась мать, — испугался младенец, затрясся.
Знай, заниматься я стану искусством, из всех наилучшим:
Будем мы в день изо дня скотоводничать вместе с тобою.
И уж тогда без даров и молитв меж блаженных бессмертных
Нам не придется с тобой никогда оставаться, как ныне.
Много приятней с богами бессмертными вечно общаться,
В полном довольстве, в богатстве, с запасами хлеба, чем дома
В сумрачной этой пещере сидеть. И с великою честью
Буду такую ж, как Феб, отправлять я священную службу.
Ну, а не даст мне ее мой родитель, — так что же? Другое
Я попытаю: могу предводителем жуликов стать я.
Если же здесь меня сын многославной Лето и отыщет,
Штуку другую, куда покрупней уж, ему я устрою:
Тотчас отправлюсь в Пифон, проломаю дворцовую стену,
Вдоволь котлов и прекрасных треножников там наворую,
Золота вдоволь себе наберу с искрометным железом,
Много и разной одежды. Увидишь сама, коль захочешь»
Так они оба словами вели меж собой разговоры,
Зевса эгидодержавного сын и почтенная Майя.
Смертным несущая свет, спозаранку рожденная Эос
Из Океана вставала глубокотекущего. Прибыл
Феб в это время в Онхест, многомилую рощу святую
Земледержателя громко шумящего. Там увидал он:
Скармливал изгородь старец волу в стороне от дороги.
Первым сын многославной Лето к старику обратился:
«Старец, срыватель колючек в Онхесте, богатом травою!
Из Пиерии пришел я, ищу я мой скот запропавший:
Все это были коровы из стада, с кривыми рогами.
Бык же пасся один, от других в отдалении, черный;
Огненнооких четыре собаки за стадом ходили,
Дружно его охраняя, как будто разумные люди.
Бык и собаки остались — и это особенно странно,
Все же коровы, как только стемнело, куда-то исчезли,
Мягкий покинувши луг и от вкусной травы удалившись.
Вот что, о древнерожденный старик, мне скажи, не видал ты,
Не прогонял ли какой человек их по этой дороге?»
И Аполлону словами ответил старик и промолвил:
«Друг! Нелегко рассказать обо всем, что придется глазами
Видеть кому: по дороге тут путников много проходит.
Эти идут, замышляя худые дела, а другие
Очень хорошие. Где там узнать, что у каждого в мыслях?
Я же весь день непрерывно, покуда не скрылося солнце,
Землю прилежно копал в винограднике, там вот, на склоне.
Точно, хороший, не знаю, однако мальчишку я словно
Видел, который мальчишка коров подгонял крепкорогих.
Малый младенец, с хлыстом. И, ступая, усердно вертелся,
Взад он коров оттеснял, с головою, к нему обращенной».
Так он сказал. Аполлон поскорее отправился дальше.
Вдруг быстрокрылую птицу узрел он и понял тотчас же,
Что похититель — родившийся сын Громовержца-Кронида.
Чтобы коров отыскать тяжконогих, в божественный Пилос
Быстро направил шаги Аполлон-повелитель, сын Зевса,
Облаком темно-багряным покрывши широкие плечи.
И увидал Дальновержец следы, и промолвил он слово:
«Боги! Великое чудо своими глазами я вижу!
Вот на дороге следы предо мною коров круторогих,
Снова, однако, они повернули на луг асфодельный.
Эти же вот отпечатки — ни женщины след, ни мужчины,
Также ни серого волка, ни дикого льва, ни медведя;
И не сказал бы я также, что это кентавр густогривый
Быстрым копытом своим тот чудовищный след наворочал.
Жутки следы и туда, но оттуда — того еще жутче».
Так сказавши, пошел Аполлон-повелитель, сын Зевса.
Вскоре пришел он на гору Киллену, заросшую лесом,
К густотенистой пещере в скале, где бессмертная нимфа
Милого сына на свет родила Громовержцу-Крониду.
Склоны священной горы той окутывал запах прелестный.
Много овец легконогих паслося на пастбище мягком.
Там, через каменный входный порог торопливо шагнувши,
В сумрак тенистый пещеры сошел Аполлон-дальновержец.
Только завидел сын Зевса и Майи могучего Феба,
Из-за пропавшего стада горящего гневом ужасным,
Быстро нырнул он в пеленки душистые. Как под покровом
Пепла скрывается куча углей, раскаленных и ярких,
Так под пеленками скрылся Гермес, увидев Дальновержца.
Голову, руки и ноги собрал в незаметный комочек,
Только что будто из ванны, приятнейший сон предвкушая,
Хоть и не спящий пока. А под мышкой держал черепаху.
Сразу узнал — не ошибся — Кронионов сын дальнострельный
Майю, горную нимфу прекрасную, с сыном любезным,
Малым младенцем, исполненным каверз и хитрых уловок.
Все оглядев закоулки жилища великого нимфы,
Ключ захватил он блестящий и три отомкнул кладовые:
Нектаром были они и приятной амвросией полны,
Золота много хранили внутри, серебра и блестящих
Платьев серебряно-белых и пурпурных нимфы прекрасной,
То, что обычно хранится в священных домах у бессмертных.
Все оглядевши места потайные великого дома,
С речью такой Аполлон-Летоид обратился к Гермесу:
«Мальчик! Ты! В колыбели! Показывай, где тут коровы?
Живо! Не то мы с тобою неладно расстанемся нынче!
Ибо тебя ухвачу я и в Тартар туманный заброшу,
В сумрак злосчастный и страшный, и на свет тебя не сумеют
Вывесть оттуда обратно ни мать, ни отец твой великий.
Будешь бродить под землею, погибших людей провожая».
Тотчас лукавою речью Гермес отвечал Аполлону:
«Сын Лето! На кого ты обрушился словом суровым?
Как ты искать здесь придумал коров, обитательниц поля?
Видом твоих я коров не видал, и слыхом не слышал,
И указать бы не мог, и награды не взял бы за это.
Я ли похож на коров похитителя, мощного мужа?
Нет мне до этого дела, совсем я другим озабочен:
Сон у меня на уме, молоко материнское — вот что.
Мысли мои — о пеленках на плечи, о ванночке теплой.
Как бы нас кто не услышал, чего ради спор происходит:
Право, великое было бы то меж бессмертными чудо,
Если бы новорожденный ребенок да выскочил за дверь,
Чтобы коров воровать. Несуразную вещь говоришь ты!
Я лишь вчера родился, ноги нежны, земля камениста.
Хочешь, великою клятвой — отца головой — поклянуся,
Что и ни сам я ничем в этом деле ничуть неповинен,
И не видал никого, кто украл. Да притом и не знаю,
Что за коровы бывают: одно только имя их слышал».
Так он ответил и начал подмигивать часто глазами,
Двигать бровями, протяжно свистать и кругом озираться,
Чтоб показать, сколь нелепой считает он речь Аполлона.
И, добродушно смеясь, отвечал Аполлон-дальновержец:
«О мой голубчик, хитрец и обманщик! Я чую, как часто
Будешь в дома хорошо населенные ты пробираться
Темною ночью, — как много народу дотла ты очистишь,
Делая в доме без шума свою воровскую работу.
Много и в горных долинах ты бед принесешь овцепасам,
Жизнь проводящим под небом открытым, когда, возжелавши
Мяса, ты встретишься с стадом коров и овец руноносных.
Если, однако же, сном ты последним заснуть не желаешь,
Черной ночи товарищ, — вставай, покидай колыбельку!
Почесть же эту, мой друг, и потом меж богов ты получишь:
Будешь главою воров называться во вечные веки».
Так сказал Аполлон. И, схвативши, понес он мальчишку.
В руки попав Дальновержца, в уме своем принял решенье
Аргоубийца могучий и выпустил знаменье в воздух,
Наглого вестника брюха, глашатая с запахом гнусным;
Вслед же за этим поспешно чихнул он. Услышавши это,
Наземь из рук Аполлон многославного бросил Гермеса,
Сел перед ним, хоть и очень с дальнейшим путем торопился,
И, над Гермесом глумяся, такое сказал ему слово:
«Не беспокойся, пеленочник мой, сын Зевса и Майи:
Время придет, и позднее найду я по знаменьям этим
Крепкоголовых коров. И дорогу мне ты не укажешь!»
Так он промолвил. И быстро Гермес поднялся килленийский
И побежал, поспешая за Фебом. К ушам он руками
Крепко пеленку прижал, облекавшую плечи, и молвил:
«О Дальновержец, в богах силачина! Куда меня мчишь ты?
Из-за каких-то коров, разозлившись, ты так меня треплешь.
Пусть бы пропало все племя коров! Да клянусь же, не крал я
Ваших коров, не видал никого, кто украл, и не знаю,
Что за коровы бывают. Одно только имя их слышал.
Дай же ты мне и прими правосудье пред ликом Кронида!»
Так, препираясь, подробно в отдельности все перебрали
Пастырь овечий Гермес с Аполлоном далекоразящим,
Разное в сердце имея: один — говорящий лишь правду,
Знающий верно, что сцапал того за коров не напрасно,
Тот же, другой, Киллениец, — коварно ласкательной речью
Только хотел обмануть Аполлона с серебряным луком.
Но не сумел многохитрый от многоразумного скрыться,
И, поспешая, шагал он теперь по песчаной дороге
Спереди, сзади же, следом за ним — Аполлон-дальновержец.
Прибыли скоро на многодушистые главы Олимпа
К Зевсу-Родителю оба прекрасные сына Кронида.
Там ожидали того и другого весы правосудья.
Ясен и тих был Олимп многоснежный. Толпою сбирались
Боги бессмертные после восхода Зари златотронной.
Остановились Гермес с Аполлоном серебрянолуким
Перед коленями Зевса. И Зевс, в поднебесье гремящий,
Спрашивать сына блестящего начал и слово промолвил:
«Феб! Откуда несешь ты богатую эту добычу,
Мальчика, только что на свет рожденного, с видом герольда?
Важное дело, я вижу, встает пред собраньем бессмертных!»
Царь Аполлон дальнострельный немедля в ответ ему молвил:
«О мой родитель! Услышишь сейчас не пустое ты слово:
Ты ведь смеялся, что я лишь один до добычи охотник.
Путь совершивши великий, нашел я в горах Килленийских
Этого вот негодяя мальчишку — плута продувного.
В мире мошенников много, — такого, однако, ни разу
Ни меж бессмертных богов, ни меж смертных людей не встречал я.
Выкрал он с мягкого луга коров у меня и погнал их
Вечером поздно песками прибрежными шумного моря.
К Пилосу он их пригнал. Но на диво чудовищны видом
Были следы их, — деянье поистине славного бога!
В черной пыли подорожной коровьих следов отпечатки
Шли в направленье обратном опять к асфодельному лугу.
Неуловимый же этот хитрец за коровами следом
Сам не ногами ступал, не руками по почве песчаной:
Способ измыслив какой-то особый, следы натоптал он
Столь непонятные, словно ступал молодыми дубами!
Первое время с коровами шел он по почве песчаной,
И отпечатались ясно следы их в пыли подорожной.
После ж того, как песчаной дороги прошел он немало,
Сделалась твердою почва; и стал на дороге не виден
След ни его, ни коров. Но один человек заприметил,
Как направлялся со стадом лобастых коров он на Пилос.
После того как коров преспокойно куда-то он запер,
Накуролесивши в разных местах в продолженье дороги,
С черною сходствуя ночью, залег он в свою колыбельку,
В темной пещере, во мраке. И даже орел остроглазый
Там рассмотреть бы его не сумел. И руками усердно,
Хитрые замыслы в сердце питая, глаза протирал он.
А на вопрос мой тотчас же решительным словом ответил:
Видом твоих я коров не видал, и слыхом не слышал,
И указать бы не мог, и награды не взял бы за это!»
Так сказав, замолчал Аполлон и уселся на место.
Начал с своей стороны и Гермес отвечать, и промолвил,
И указал на Кронида, богов олимпийских владыку:
«Зевс, мой родитель! Всю правду, как есть, от меня ты услышишь.
Правдолюбив я и честен душою и лгать не умею.
Только что солнышко нынче взошло, как приходит вот этот
В дом наш и ищет каких-то коров, и притом не приводит
Вместе с собой ни свидетелей, ни понятых из бессмертных.
Дать указанья приказывал мне с принужденьем великим,
И многократно грозился швырнуть меня в Тартар широкий.
Он-то вон в нежном цвету многорадостной юности крепкой,
Я же всего лишь вчера родился, — он и сам это знает,
И не похож на коров похитителя, мощного мужа.
Верь мне, ведь хвалишься ты, что отцом мне приходишься милым:
Если коров я домой пригонял, — да не буду я счастлив!
И за порогом я не был совсем, говорю тебе верно!
Гелия я глубоко уважаю и прочих бессмертных,
Также тебя я люблю и вот этого чту. И ты знаешь
Сам, как невинен я в том. Поклянуся великою клятвой:
Этой прекрасною дверью бессмертных клянусь, — невиновен!
А уж за обыск я с ним сосчитаюся так или этак,
Будь он как хочешь силен! Ты ж тому помогай, кто моложе!»
Кончил Киллениец и глазом хитро подмигнул Громовержцу.
Так и висела на локте пеленка, — ее он не сбросил.
Расхохотался Кронид, на мальчишку лукавого глядя,
Как хорошо и искусно насчет он коров отпирался.
И приказал он обоим с согласной душою на поиск
Вместе идти, а Гермес чтоб указывал путь, как вожатый,
И чтоб привел Аполлона-владыку, умом не лукавя,
К месту, в котором коров крепколобых его он запрятал.
Зевс головою кивнул, и Гермес не ослушался славный:
Разум Эгидодержавца его убедил без усилья.
Оба прекрасные сына владыки Кронида поспешно
Прибыли в Пилос песчаный, лежащий на броде Алфейском,
К полю пришли наконец и к загону со сводом высоким,
Где сберегал он добычу свою в продолжение ночи.
Тут многославный Гермес, подойдя к каменистой пещере,
Крепкоголовых коров Аполлоновых вывел наружу.
В сторону взор Летоид обратил, на высоком утесе
Шкуры коровьи заметил и быстро к Гермесу промолвил:
«Как же, однако, сумел ты, хитрец, две коровы зарезать,
Этакий малый младенец, едва только на свет рожденный?
Будущей силы твоей я страшусь. Невозможно позволить,
Чтобы ты вырос большой, о Майи сын, Киллениец!»
Так он промолвил и прутьями ивы скрутил ему крепко
Руки. Но сами собою на нем распустилися узы
И, перепутавшись, тотчас к ногам его наземь упали…
— — — — — — — — — — — — — — — —
По измышленью Гермеса, лукавого бога. Увидел
Феб-Аполлон и весьма изумился. Усердно моргая,
Аргоубийца могучий оглядывал искоса местность…
— — — — — — — — — — — — — — — —
Спрятать пытаясь. И очень легко, как желал, успокоил
Сердце он сына Лето многославной, царя-Дальновержца,
Как тот ни был могуч. Положивши на левую руку,
Плектром испробовал струны одну за другою. Кифара
Звук под рукою гудящий дала. Аполлон засмеялся,
Радуясь; в душу владыки с божественной силой проникли
Эти прелестные звуки. И всею душою он слушал,
Сладким объятый желаньем. На лире приятно играя,
Смело сын Майи по левую руку стоял Аполлона.
Вскоре, прервавши молчанье, под звонкие струнные звуки
Начал он петь, и прелестный за лирою следовал голос.
Вечноживущих богов воспевал он и темную землю,
Как и когда родились и какой кому жребий достался.
Первою между богинями он Мнемосину восславил,
Матерь божественных Муз: то она вдохновляла Гермеса.
Следом и прочих богов по порядку, когда кто родился,
И по достоинству стал воспевать сын Зевса преславный,
Все излагая прекрасно. На локте же лиру держал он.
Неукротимой любовью душа разгорелася Феба,
И, обратившись к Гермесу, слова он крылатые молвил:
«О скоторез, трудолюбец, искусник, товарищ пирушки,
Всех пятьдесят бы коров подарить тебе можно за это!
Мирно отныне с тобою, я думаю, мы разойдемся.
Вот что, однако, скажи мне, о Майи сын многохитрый:
Дивные эти деянья тебе от рожденья ль присущи,
Либо же кто из бессмертных иль смертных блистательным этим
Даром тебя одарил, обучив богогласному пенью?
Слушаю я этот дивный, доселе неслыханный голос,
Нет, никогда не владел тем искусством никто ни из смертных,
Ни из бессмертных богов, в Олимпийских чертогах живущих,
Кроме тебя одного, сын Зевса и Майи, воришка!
Что за искусство? Откуда забвенье забот с ним приходит?
Как научиться ему? Три вещи дает оно сразу:
Светлую радостность духа, любовь и сон благодатный.
Сопровождаю и сам я божественных Муз олимпийских,
Дело же их — хороводы и песенный строй знаменитый,
Пышно цветущие песни и страстные флейт переливы.
Но никогда ни к чему еще сердце мое не лежало
Больше, чем к этим деяньям искусным, явленным тобою.
Сын Кронидов, игре превосходной твоей удивляюсь!
Хоть невелик ты, но что за прекрасные знаешь ты вещи!
Сядь же, голубчик, и слово послушай того, кто постарше.
Ныне же славу великую ты меж бессмертных получишь,
Верно тебе говорю я, — и сам ты, и мать твоя также.
Этим тебе я клянуся кизиловым дротиком крепким:
Славным тебя и богатым я сделаю между богами,
Пышных даров надарю и ни в чем никогда не надую!»
Речью лукавою Фебу Гермес отвечал многославный:
«Как осторожно меня ты пытаешь! А мне бы завидно
Не было вовсе, когда бы искусство мое изучил ты.
Нынче ж узнаешь. Желаю тебе от души угодить я
Словом своим и советом: ведь все тебе ведомо точно.
Ибо на первом ты месте сидишь меж богов всеблаженных,
Смелый душой и могучий. И любит тебя не напрасно
Зевс-промыслитель. По праву так много даров и почета
Ты от него получил. Говорят, прорицать ты умеешь
С голоса Зевса-отца: ведь все прорицанья от Зевса.
Ныне ж и сам я узнал хорошо, до чего ты всеведущ.
Выбор свободный тебе — обучаться, чему пожелаешь.
Так как, однако, желаешь душой на кифаре играть ты,
Пой и играй на кифаре и праздник устраивай пышный,
В дар ее взяв от меня. Ты же, друг, дай мне славу за это.
Звонкую будешь иметь на руках ты певицу-подругу,
Сможет она говорить обо всем хорошо и разумно.
С нею ты будешь желанным везде, — и на пире цветущем,
И в хороводе прелестном, и в шествии буйно веселом.
Радость дает она ночью и днем. Кто искусно и мудро
Лиру заставит звучать, все приемы игры изучивши,
Много приятных для духа вещей он узнает чрез звуки,
Тешиться нежными станет привычками с легкой душою
И от работы бессчастной забудется. Если же неуч
Грубо за струны рукою неопытной примется дергать,
Будет и впредь у него дребезжать она плохо и жалко.
Выбор свободный тебе — обучаться, чему пожелаешь.
Сын многославный Кронида, тебе отдаю эту лиру!
Мы же на пастбищах этой горы и равнины привольной
Будем пасти, Дальновержец, коров, обитательниц поля.
И в изобилии станут коровы, сопрягшись с быками,
Нам и бычков и телушек рожать. А тебе не годится,
Как бы о выгоде ты ни заботился, гневаться слишком!»
Так говоря, протянул он кифару. И Феб ее принял.
Сам же Гермесу вручил он блистающий бич свой и отдал
Стадо коровье в подарок. И с радостью принял сын Майи.
В левую руку тотчас же кифару Гермесову взявши,
На многоснежный Олимп воротились, в собранье бессмертных.
Лирою тешась. И радость взяла промыслителя-Зевса.
— — — — — — — — — — — — —
Дружбу меж ними возжег он. И с этого времени крепко
И нерушимо навеки Гермес возлюбил Летоида,
Милую дав Дальновержцу кифару как знаменье дружбы.
И, обучившись приемам, играл он, с кифарой на локте.
Сам же Гермес изобрел уж искусство премудрости новой:
Тотчас создал далеко разносящийся голос свирелей.
И обратился к Гермесу тогда Летоид со словами:
«Очень боюсь я, сын Майи, вожатый, на выдумки хитрый,
Как бы кифары моей не стянул ты и гнутого лука:
Ибо в удел тебе Зевсом дано всевозможные мены
Производить между смертных людей на земле многодарной.
Если б, однако, великою клятвой богов поклялся ты,
Либо кивком головы, либо Стикса могучей водою,
Все бы тогда мне приятным и милым ты сделал для сердца».
И головою кивнул знаменитый Гермес, обещаясь
Не воровать никогда ничего из имущества Феба,
Не приближаться и к прочным палатам его. И ответно
Клятву в союзе и дружбе принес Аполлон дальнострельный
В том, что милее не будет ему ни один из бессмертных,
Ни человек, от Кронида рожденный, ни бог.
Превосходным
Будешь посредником ты у меня меж людьми и богами,
Веры достойным моей и почтенным. Поздней тебе дам я
Посох прекрасный богатства и счастья — трилистный, из злата.
Будет тебя этот посох повсюду хранить невредимым,
Все указуя дороги к хорошим словам и деяньям,
Сколько бы я их ни знал по внушению вещему Зевса.
Что ж до гаданий, которым ты, друг, научиться желаешь,
Этой наукой владеть не дано ни тебе, ни другому.
Ведает только Кронида великого ум. Поручившись,
Я головою кивнул и поклялся великою клятвой,
Что, исключая меня, средь богов, бесконечно живущих,
Знать ни единый не будет решений обдуманных Зевса.
Так не настаивай также и ты, златожезленный брат мой,
Чтобы тебе я поведал Кронидовы вещие мысли.
Вред я несу одному человеку и пользу другому:
Много имею я дела с родами бессчастными смертных.
И от оракула пользу получит лишь тот, кто, доверясь
Лету и голосу птицы надежной, ко мне обратится:
Тот от оракула пользу получит, не будет обманут,
Кто ж, положившись на знаменья птиц, для гаданий негодных,
За прорицанием к нам безрассудно захочет прибегнуть,
Больше узнать домогаясь, чем знают бессмертные боги,
Тот, говорю я, без пользы придет и дары принесет мне.
Но расскажу я тебе и другое, сын Майи преславной
И Эгиоха-Кронида, в богах божество-благодавец!
Некие Фрии на свете живут, урожденные сестры,
Девы. На быстрые крылья свои веселятся те девы.
Трое числом. Волоса их посыпаны белой мукою.
А обитают они в углубленье Парнасской долины,
Там обучая гаданью. И мальчиком подле коров я
Им занимался и сам. Но отец ни во что его ставил.
Дом свой покинув и с места на место проворно летая,
К сотам они приникают и каждый дотла очищают.
Если безумьем зажгутся, поевши янтарного меда,
Всею душою хотят говорить они чистую правду.
Если же сладостной пищи богов не отведают нимфы,
Тех, кто доверится им, поведут безо всякой дороги.
Их я тебе отдаю. Обо всем вопрошая подробно,
Тешь себе душу. А если гадать ты и смертному станешь,
Часто твоих прорицаний запросит он: лишь бы сбывались!
Это возьми ты, сын Майи, и стадо коров криворогих.
На попеченье прими лошадей и выносливых мулов…
— — — — — — — — — — —
Огненноокие львы, белоклыкие вепри, собаки,
Овцы, сколько бы их на земле ни кормилось широкой,
Четвероногие все да пребудут под властью Гермеса!
Быть лишь ему одному посланном безупречным к Аиду.
Дар принесет он немалый, хоть сам одарен и не будет».
Так возлюбил Дальновержец Гермеса, рожденного Майей
Всяческой дружбой. А прелесть придал их союзу Кронион.
Дело имеет Гермес и с людьми, и со всеми богами
Пользы кому-либо мало дает, но морочит усердно
Смертных людей племена, укрываемый черною ночью.
Радуйся также и ты, сын Зевса-владыки и Майи!
Ныне ж, тебя помянув, я к песне другой приступаю.
Гомер (Перевод В.В. Вересаева)
*****
Ахейские сказания. Гермес
Под сенью голубых небес
Нет веселее, чем Гермес.
Бог путников и пастухов,
Купцов, мошенников, воров
И всех, чей разум изощрен,
Всех, кто находчив и смышлен,
Кто с прибылью ведет торги
И знает, для чего мозги.
Он Зевса сын и Майи сын —
Титана дочери… Глубин
Пещеры, где она жила
Достичь и Гера не могла
Ревнивым взором… Оттого
Гермеса, как и мать его,
Злой Геры миновала месть —
Иных примеров нам не счесть.
Гора Киллена — Вот где вход
В пещеру, где с сынком живет
Еще одна из тьмы супруг
Кронида-Громовержца… Слуг
У Майи в подчиненье нет…
Но есть сынок, на коем свет
Сошелся клином… В cлавный миг —
Из лона матери возник,
Гермес же больше не шалил.
Всяк из богов его хвалил…
И маме не придется впредь
Журить сынка, а папе взгреть.
Он болльше никогда не лгал…
Что правды всей не излагал —
Бывало… Зевс ему вменил —
Быть вестником — и одарил:
Крылатым шлемом золотым,
Крылатой обувью, чтоб с ним
Никто бы в скорости не мог
Сравниться.., Окрыленный бог
Еше вдобавок одарен
И шапкой-невидимкой.. Он
В мгновение, исчезнув здесь,
Возникнет, где прикажет Зевс…
Он добр и щедр — без дураков.
Он популярен средь богов
И смертных… Коль должна увлечь
Народы пламенная речь,
Гермесу жертву принеси,
О красноречии проси —
И обретешь… Иной купец,
Рискуя обеднеть вконец,
Все состояние вложив
В товар заморский — еле жив…
Но попроси Гермеса: — Бог,
Вступись! Товар доставят в срок —
И поторгуешь с барышом…
С Гермесом — всюду хорошо,.
С ним — не боишься никого…
И даже Гера чтит его
И не творит Гермесу зла…
Но, правда, в гнев она вошла,
Когда тот Аргуса сгубил,
Стоглазого слугу… Забыл?
Он выполнял приказ отца
И долгой сказкой без конца
Вначале монстра усыпил,
Волшебной палочкой убил.
Вот здесь-то Гера разошлась,
К Гермесу злоба в ней зажглась
И требует:
— Да будет суд,
Едва ли трюки здесь спасут…
Я честного решенья жду,
Как наказать — сама найду…
Зевс повелел: на этот суд
Пусть вместе с главными придут
Все в мире боги, в чей удел
Дан лес иль речка.. Повелел,
Чтоб камень у любого был…
В суде решая, положил
Бы камень к Гериным ногам,
Гермеса осудив… И сам
Окатышем запасся Зевс.
А коль решаешь, что Гермес
Не виноват — к ногам его
Клади голыш… Теперь его
Послушать надобно суду…
— Вины своей здесь не найду…
Ну, разве в том и виноват.
Что был рассказ мой скучноват.
Не вынес Аргус скукоты —
И умер от нее… Кранты!
Что тут содеялось с судом?
Не суд, а сумасшедший дом —
Стоял не хохот — дикий рев:
— Ну и Гермес! Шутить здоров! —
Все повторяли без конца,
И обнимали хитреца,
И камешки у ног его
Собрались в гору… Ничего
Поделать Гера не смогла
С премудрым, и, вздохнув, ушла…
Увидишь где среди дорог
Курган из галек, знай, помог
Здесь добрым путникам Гермес,
Блюдя их честный интерес,
За то и горкою камней
Его и чтят с тех давних дней,
Примером первых пирамид…
Гермес — и в царство мертвых гид
Для тех, чей кончен путь земной…
Шепнет:
— Теперь иди за мной, —
Коснувшись потускневших глаз
Волшебным жезлом, сняв гримас
С лица трагический узор, —
— В подземном царстве с этих пор
Тебе отныне пребывать
Ну, в путь… За мной, не отставать!..
Венцимеров Семен
*****
Зевса посланник, о, красноречивый Гермес!
Силы исполненный, и добродушный, и меткий,
Вестник, пророк, проводник быстроногий, приветный,
Верный защитник людей, окрыленный гонец.
Лучший советчик и хитрого замысла друг,
Снов толкователь, и правящий судьбами мира,
К людям на помощь спешишь, выходя из эфира,
Трепет рождаешь словами, восторг и испуг.
Речью владея прекрасно и словом богов,
Держишь в руках кадуцей, о, Гермес несравненный!
Дай отдохнуть от забот ежедневных, бессменных,
Память и радость мои пробуди ото снов.
И ещё немного о поэзии...
Поэзия совершенно неотделима от психологии личности. Читая сегодня стихотворения прошлых лет, мы можем увидеть в них себя, понять заложенные в них переживания, потому что они важны и по сей день. Нередко поэзия помогает выразить невыразимое - те оттенки чувств, которые существуют внутри нас, и к которым мы не можем подобрать словесную форму. Кроме того стихи позволяют расширить словарный запас и развить речь, более точно и ярко выражать свои мысли. Поэзия развивает в нас чувство прекрасного, помогает увидеть красоту в нас и вокруг нас. Описанное выше в купе с образностью, краткостью и ассоциативностью стихотворной формы развивает нас как творческую, креативную личность, которая сама способна генерировать идеи и образы. Поэзия является великолепным помощником в воспитании и развитии ребенка. Знания, поданные в стихотворной форме (это может быть стих или песня), усваиваются быстрее и в большем объеме. Более того, стихи развивают фантазию и абстрактное мышление, и в целом делают жизнь детей эмоционально богаче и разнообразнее. Таким образом, очень важно, чтобы ребенок с первых дней слышал стихи и песни, впитывал красоту и многогранность окружающего его мира. Нас окружает поэзия красоты, которую мы выражаем в красоте поэзии!
О быстрокрылый Бог Гермес!а также посетить наши самые интересный разделы Стихи, Стихи о любви, Прикольные картинки, Картинки со смыслом, Анекдоты, Стишки Пирожки.
