О, Колизей!!! Величие твое
Людей с ума сводило миллионы.
И ветер грустно до сих пор поет,
Лаская воздухом твои пилоны.
И вот уже кой по счету век
Ты признан сердцем и душою Рима.
Ты смог остановить столетий бег
Историей застывшей в камне зримо.
Когда-то судьбы ты других решал
И на арене гибли беспощадно люди.
Кого-то миловал, кого-то убивал
Твои трибуны были словно судьи.
Да, ты заложник собственной судьбы
И миллионов душ живущих в твоем лоне.
Ты, память — место покаяний и мольбы
Ты, черный бриллиант в Земной короне.
Коценко Вячеслав
*****
Покуда Колизей неколебим,
Великий Рим стоит неколебимо,
Но рухни Колизей — и рухнет Рим,
И рухнет мир, когда не станет Рима.
Джордж Гордан Байрон
*****
Блистал величием когда-то Колизей,
Его размеры были грандиозны,
Вмещал огромное количество людей.
Теперь он в состоянии коматозном.
Клеймо разврата он несет в себе,
Арена битв кровавых и разбоя,
Где христиан терзали в бесовстве,
А звери плакали над ними, скорбно воя.
Теперь развалина… По кирпичу,
По камню растащил плебс на жилища.
Он не пригоден ни мечу, ни палачу.
Для тур-агентов небольшая пища.
Но летописцы в памяти хранят
Мгновения ушедшего величия.
Теперь бродячие животные здесь спят
Да перья и следы присутствий птичьих.
*****
Собирал Колизей
Много веков
Друзей и врагов.
И стоит у стен гул,
Камень до сих пор
Не уснул.
Проведу рукой
По ступеням лет,
Отпечатала эпоха
Здесь свой след.
Дикой кошки
Узкие глаза
Полоснут меня
Поострей ножа.
И не хватит сил
Повернуть назад —
На разрушенной стене
Вороны кричат.
*****
День влажнокудрый досиял,
Меж туч огонь вечерний сея.
Вкруг помрачался, вкруг зиял
Недвижный хаос Колизея.
Глядели из стихийной тьмы
Судеб безвременные очи…
День бурь истомных к прагу ночи,
День алчный провожали мы —
Меж глыб, чья вечность роковая
В грехе святилась и крови,
Дух безнадежный предавая
Преступным терниям любви,
Стеснясь, как два листа, что мчит,
Безвольных, жадный плен свободы,
Доколь их слившей непогоды
Вновь легкий вздох не разлучит…
Иванов Вячеслав
*****
Смылась кровь с песчинок Колизея
римскими недолгими дождями.
Стоны, шум сменила тишь музея,
и туристы важными ладьями
в эту гавань мирную заходят,
здесь фотографируясь на память, —
злую память, что хранит стыдливо
смерть в альбомах… Лишь холодный камень
весь щербат от слёз, упавших с неба…
Здесь когда-то было сердце Рима.
Этот город бессердечным не был…
*****
Рвется ввысь великий Колизей —
Символ Рима выдержан веками.
Здесь что переулок, то музей.
Всех красот не охватить глазами.
Ватикан — отдельная страна,
Маленький, но гордый символ веры.
Воздух здесь пьянит сильней вина,
Выпитого безо всякой меры.
В Сан-Марино горы, чудный вид,
Запах ветра, хвои и свободы.
Есть Верона — городок любви,
Что не выйдет никогда из моды.
Здесь Сиена — скачек городок,
Башней знаменитейшая Пиза.
Здесь Помпеи — старый мир у ног,
Холод от неапольского бриза.
Флорентийских зданий полукруг —
Итальянский центр Возрожденья.
Здесь так много нового вокруг,
Что вы впечатлитесь без сомненья.
*****
Дул теплый ветер. Точно сел
Вечерний сумрак, жук жужжал.
Щербатый остов Колизея
Как чаша подо мной лежал.
Чернели и зияли стены
Вокруг меня. В глазницы их
Синела ночь. Пустырь арены
Был в травах, жестких и сухих…
Свет лунный, вечный, неизменный,
Как тонкий дым, белел на них.
Иван Бунин
*****
На тёмном ложе Колизея
Лежит сокровище моё,
А в душных клетях подземелий
Томится злобное зверьё:
Скоты, удавы, павианы,
Горячий ветер из ноздрей,
Голодны пасти и слюнявы,
Клочками гривы до когтей.
И конь горяч, как джин из лампы,
А конь растёт как ураган,
Уже хрипит ума сознанье,
Дрожит воздух, трепещет стан;
И не постигнуть сочетанье
Весенней нежности цветка
С гранитно-идоловой статью,
Стволом стального молотка.
Где взять огня, что с Неба льётся?
Обнять как столб, схватить, как меч,
Вонзить в голодные объятья,
Вдоль брюха с брызгами рассечь…
Никто той битвы не увидит,
В пещерах каменных оков,
Не вкусит зрак смертей и стонов,
Не проронит восторга слов.
А на арене — водоём.
Заросший тиной и быльём.
Бессонов Олег
*****
Кривые стены рухнувших подвалов
забыто место каменных обвалов
Горит земля сверкает ярче дня
И никуда тебе не деться от меня
Когда война достигнет аппогея
Откроют снова двери Колизея
Возьмутся за оружие борцы
Как это делали их древние отцы
Прольется кровь зальет весь тронный зал
Король убитый здесь недолго пировал
Он получил признание народа
Но был убит от рук несчастного урода
Рим пал не нужен больше Колизей
Но мы по прежнему играем в палачей
Мы все воюем за свою свободу
Уподобляясь в этом древнему народу!
Хруленко Дмитрий
*****
О, символ Рима! Гордое наследство,
Оставленное времени и мне
Столетиями пышных властолюбцев!
О, наконец-то, наконец я здесь!
Усталый странник, жаждавший припасть
К истоку мудрости веков минувших,
Смиренно я колени преклоняю
Среди твоих камней, и жадно пью
Твой мрак, твоё величие и славу.
Громада. Тень веков. Глухая память.
Безмолвие. Опустошенье. Ночь.
Я вижу эту мощь, перед которой
Всё отступает — волшебство халдеев,
Добытое у неподвижных звёзд,
И то, чему учил Царь Иудейский,
Спустившись ночью в Гефсиманский сад.
Где падали герои — там теперь
Подрубленные временем колонны,
Где золотой орел сверкал кичливо —
Кружит в ночном дозоре нетопырь,
Где ветер трогал волосы матрон —
Теперь шумят кусты чертополоха,
Где, развалясь на троне золотом,
Сидел монарх — теперь по серым плитам
В больном и молчаливом лунном свете
Лишь ящерица быстрая скользит,
Как призрак в ложе мраморной скрываясь…
Так эти стены, выветренный цоколь,
Заросшие глухим плющом аркады,
И эти почерневшие колонны,
Искрошенные фризы — эти камни
Седые камни, — это всё, что Время,
Грызя обломки громкой, грозной славы
Оставило судьбе и мне? А больше
И не осталось ничего?
— ОСТАЛОСЬ!
ОСТАЛОСЬ! — эхо близкое гудит.
Несётся вещий голос, гулкий голос
Из глубины руины к посвящённым.
(Так стон Мемнона достигает солнца.)
«Мы властвуем над сердцем и умом
Властителей и гениев Земли!
Мы — не бессильные слепые камни —
Осталась наша власть, осталась слава,
Осталась долгая молва в веках,
Осталось удивленье поколений,
Остались тайны в толще стен безмолвных,
Остались громкие воспоминанья,
Нас облачившие волшебной тогой,
Которая великолепней славы!»
Бетаки Василий
*****
Завоевав любовь толпы,
Ты стал героем в их глазах,
Но ты всего лишь, гордый раб,
На гладиаторских боях,
Весь Колизей пропитан кровью,
Жестокий ненасытный мир,
Толпа ликует в предвкушении,
Сейчас погибнет их кумир.
За жизнь свою, ты бъёшься насмерть,
Кричат с трибуны, нет предела,
Удар меча плоть рассекает,
От ран болит и ноет тело,
Еще удар, сверкнуло жало,
Кровь теплой струйкой, по лицу,
Движенье рук и ног сковало,
Финал — все близится к концу.
И перед смертью на колени,
Упал, не опустив глаза,
Толпа застыла в размышлении,
Покорно, молча, ждешь конца.
Помиловать или убить,
Стук сердца, опускаешь веки,
Всего лишь надо победить,
Ты успокоился навеки.
Сейчас совсем другое время,
И Колизей уже не тот,
Полуразрушенные стены,
Над ними мирный небосвод,
Но эхом отражают сцены,
В веках запечатлен момент,
И стынет кровь, течет по венам,
Стал памятью, сей монумент.
Вахрушева Нелли
*****
Колизей,
я к тебе не пришел, как в музей.
Я не праздный какой-нибудь ротозей.
Наша встреча,
как встреча двух старых друзей
и двух старых врагов,
Колизей.
Ты напрасно на гибель мою уповал.
Я вернулся,
тобою забыт,
как на место,
где тысячи раз убивал
и где тысячи раз был убит.
Твои львы меня гладили лапами.
Эта ласка была страшна.
Гладиатору —
гладиаторово,
Колизей,
во все времена.
Ты хотел утомленно, спесиво,
чтобы я ни за что
ни про что
погибал на арене красиво,
но красиво не гибнет никто.
И когда,
уже копьев не чувствуя,
падал я,
издыхая, как зверь,
палец,
вниз опущенный,
чудился
даже в пальце,
поднятом вверх.
Я вернулся, как месть.
Нету мести грозней.
Ты не ждал, Колизей?
Трепещи, Колизей!
И пришел я не днём,
а в глубокой ночи,
когда дрыхнут все гиды твои —
ловкачи,
а вокруг только запах собачьей мочи,
и жестянки,
и битые кирпичи,
но хоть криком кричи,
но хоть рыком рычи,
в моём теле
ворочаются
мечи,
и обломки когтей,
и обломки страстей…
Снова слышу под хруст христианских костей
хруст сластей на трибунах в зубах у детей…
Колизей,
ты отвык от подобных затей?
Что покажешь сегодня ты мне,
Колизей?
Рыщут крысы непуганые
среди царства ночного, руинного.
Педерасты напудренные
жмут друг дружку у выхода львиного.
Там, где пахнет убийствами,
где в земле — мои белые косточки,
проститутка по-быстрому
деловито присела на корточки.
Там, где мы, гладиаторы,
гибли, жалкие, горемычные,
кто-то в лица заглядывает:
«Героинчик… Кому героинчика?»
Принимай,
Колизей,
безропотно
эту месть
и судьбу не кори.
Постигнет всегда бескровие
всё, что зиждется на крови.
Но скажу,
Колизей,
без иронии —
я от страха порой холодею.
Только внешнее безнероние
в мире этом —
сплошном Колизее.
Расщепляют, конечно, атомы,
забираются в звездный простор,
но на зрителей
и гладиаторов
разделяется мир до сих пор.
Гладиаторов не обижу —
их жалею всей шкурой,
нутром,
ну, а зрителей ненавижу.
В каждом зрителе
жив Нерон.
Подстрекатели,
горлодратели,
вы натравливаете без стыда.
Вы хотели б,
чтоб мы,
гладиаторы,
убивали друг друга всегда?
Улюлюкатели,
науськиватели,
со своих безопасных мест
вы визжите,
чтоб мы не трусили,
чтобы лезли красиво на меч…
Проклинаю Нероновы жесты,
только слышите,
подлецы, —
в мире есть палачи
и жертвы,
но и есть ещё третьи —
борцы!
Я бреду,
голодая по братству,
спотыкаясь,
бреду сквозь века
и во снах моих гладиаторских
вижу нового Спартака.
Вот стою на арене эстрады
перед залом,
кипящим, как ад.
Я измотан,
истрепан,
изранен,
но не падаю:
не пощадят.
Львиный рык ожидающий —
в рокоте.
Весь театр под когтями трещит.
В меня мечут вопросы,
как дротики,
ну а кожа —
единственный щит.
Колизей,
аплодируй,
глазей!
Будь ты проклят,
палач Колизей!
И —
спасибо тебе за науку!
Поднимаю сквозь крики и визг
над тобою
мстящую руку
и безжалостно —
палец вниз…
Евгений Евтушенко
*****
Впервые глянешь — на душе тревожно…
Нет, осмотреть его, конечно, можно,
Но только это зрелище — не рай:
Дырявый серый каменный сарай,
И пусть овальный, четырёхэтажный,
Пусть колоссальный* — это всё неважно.
А для меня одно всего важней:
Там убивали тысячи людей.
Не для самозащиты, не для славы,
А так, для развлеченья, для забавы.
Рабов ведь не считали за людей:
Им — труд иль смерть. Для смерти — Колизей.
И в этих стенах, кажется, доныне
Слышны и рёв толпы, и рык звериный,
И вопли кровожадные: «Убей!»
И стон, и плач… Всё помнит Колизей.
Прошли века. Но стал ли мир добрее?
Взамен рабов — язычники, евреи,
«Враги народа»… Кто за ними? Эй!
Не может жить без жертвы Колизей.
А у меня стоит перед глазами
Тот страшный день расправы с «Близнецами»:
В одно мгновенье — тысячи смертей
И — крупным планом**!.. Чем не Колизей!
Кто плакал у экрана… А в Рамалле —
Конфетки жрали, пели и плясали.***
Нирвана**** для подонков всех мастей:
Весь мир — один огромный Колизей.
И только им решать: кому — награды,
Кого — низвергнуть в круг последний ада.
О Человек! Ты — царь планеты всей.
Не допусти всемирный Колизей!
___________________________
* По-итальянски «колоссо» — огромный. Отсюда — название «Колизей».
** Теракт 11сентября 2001г. транслировался по телевидению.
*** В Рамалле этот день отметили народным гулянием.
**** Нирвана — верх блаженства.
*****
Поросшие мхом, окаймленные плющем,
Развалины древнего зданья стоят,
Ничем не напомнят они о живущем,
О смерти на каждом шагу говорят.
Невольно сурово глядишь на руину
И думою сходствуешь с нею вполне.
Упавший обломок там вырыл стремнину,
Там сиро колонна приткнулась к стене,
Изрезало время морщинами темя,
А ветер-нахал их насквозь просверлил,
Карниз обвалился, как лишнее бремя,
Широкие двери буран растворил.
Изящные части загадочной грудой
Являются в целом смущенным очам,
Разрушено всё вековою причудой!
Но — слава искусству и древним умам! —
Еще нам напомнить и каждый обломок
Способен об их исполинском труде,
И днесь устыдится правдивый потомок
Дерзнуть посмеяться его наготе.
Глаза не окинут огромной руины,
И в час не обскачет пугливый олень;
Во всем, как остаток великой картины,
Былого величья хранит она тень.
Угрюмое зданье! века пробежали,
Пока к разрушенью ты сделало шаг;
Ты крупная буква на темной скрижали
Прошедших столетий; ты им саркофаг.
Твой жребий чудесный невольно мечтами
Зажег вдохновенную душу мою;
Поведай мне, как ты боролось с веками,
Поведай прошедшую участь свою.
— Великим умом я задумано было,
И думу глубокую множество рук
В существенность тяжким трудом обратило,
В красе величавой восстало я вдруг.
Взглянуть на меня собирались отвсюду,
Мой вид был прекрасен, торжествен и нов,
Дивился весь мир рукотворному чуду.
В средине седьми величавых холмов
Я грозной и прочной стояло твердыней,
И Рим, мне бессмертную участь суля,
Меня, ослепленный мятежной гордыней,
Мерилом назвал своего бытия:
«Покуда ты живо, и я не исчезну, —
Мечтал он, — тогда лишь, как миру конец,
Мы вместе провалимся в хаоса бездну».
Торжественной славой горел мой венец…
Наказан за гордость надменный мечтатель,
Мне многим досталось его пережить;
Хоть время, и люди, и жребий-каратель
С тех пор сговорились меня погубить.
Судьба к разрушенью мне путь указала:
Сперва как старик к нему тихо я шло,
Потом словно юноша быстро бежало,
А было уж старо и седо чело.
Что день, то я новые знало потери:
Все люди считали меня за свое
И рвали в куски, как голодные звери,
Невежды, изящное тело мое.
И вот от всего, что пленяло, дивило,
Безмерно гордился чем целый народ,
Осталась былого величья могила,
Теперь я скелет, безобразный урод.
Любуйся чудовищем с грустью мятежной,
Смотри и грусти обо мне надо мной,
Обдумай судьбу мою думой прилежной:
Невольно блеснут твои очи слезой.
Печален мой жребий, ужасен упадок!..
Но нет, не жалей меня, юный певец,
Удел настоящий мой темен, но сладок,
Тягчил меня славы прошедшей венец.
Ужасных картин я свидетелем было.
В день первый изменчивой жизни моей
Кровавое зрелище взор мой смутило:
В стенах моих звери терзали людей.
В годину гоненья на чад христианства
Неистово злоба в них рыскала вновь,
Страдало добро, ликовало тиранство,
Реками лилась христианская кровь.
А я содрогалось от хохота черни,
На мне отражался народный позор.
О, лучше б забвенье мильонами терний
Тогда ж закидало скорбящий мой взор!
Жалеть ли прошедшего с гибельной славой?!
Нет, странник, забыть я стараюсь его.
Взгляни: надо мною теперь величаво
Крест высится, веры святой торжество.
Там льется молитва, где страшная миру
Носилась речь злобы, как дикий буран;
Там амбра курений восходит к эфиру,
Где прежде дымилася кровь христиан.
О, я благодарна премудрому богу!
Пусть сорван покров красоты с моих чресл,
Пускай, указуя к паденью дорогу,
Меня изуродовал времени жезл —
Зато мои темные дни не тревожны,
Давно не обрызгано кровью стою…
Нет, нет, ко мне милостив рок непреложный,
Он чужд укоризны за участь мою…
Чу! звон колокольный! иди на средину
Развалин печальных, к предвечному в храм,
И спой там не жалобный гимн на судьбину, —
Мой гимн благодарственный спой небесам…
Николай Некрасов
*****
Прообраз Рима древнего! Святыня,
Роскошный знак высоких созерцаний,
Оставленный для Времени веками
Похороненной пышности и власти.
О, наконец, чрез столько-столько дней
Различных странствий, жажды ненасытной,
(Той жажды, что искала родников
Сокрытых знаний, здесь, в тебе лежащих),
Смиренным измененным человеком,
Склоняюсь я теперь перед тобой,
Среди твоих теней, и упиваюсь,
Душой своей души, в твоем величьи,
В твоей печали, пышности, и славе.
Обширность! Древность! Память неких дней!
Молчание! И Ночь! И Безутешность!
Я с вами — я вас вижу в вашей славе —
О, чары, достовернее тех чар,
Что были скрыты садом Гефсиманским, —
Властней тех чар, что, с тихих звезд струясь,
Возникли над Халдеем восхищенным!
Где пал герой, колонна упадает!
Где вился золотой орел, там в полночь —
Сторожевой полет летучей мыши!
Где Римские матроны развевали
По ветру сеть волос позолоченных,
Теперь там развеваются волчцы!
Где, развалясь на золотом престоле,
Сидел монарх, теперь, как привиденье,
Под сумрачным лучом луны двурогой,
В свой каменистый дом, храня молчанье,
Проскальзывает ящерица скал!
Но подожди! ужели эти стены —
И эти своды в сетке из плюща —
И эти полустершиеся глыбы —
И эти почерневшие столбы —
И призрачные эти архитравы —
И эти обвалившиеся фризы —
И этот мрак — развалины — обломки —
И эти камни — горе! эти камни
Седые — неужели это все,
Что едкие Мгновенья пощадили
Из прежнего величия и славы,
Храня их для Судьбы и для меня?
«Не все — мне вторят Отклики — не все.
Пророческие звуки возникают
Навеки, громким голосом, из нас,
И от Развалин к мудрому стремятся,
Как звучный голос от Мемнона к Солнцу.
Мы властвуем сердцами самых сильных,
Влиянием своим самодержавным
Блюдем все исполинские умы.
Нет, не бессильны сумрачные камни.
Не вся от нас исчезла наша власть,
Не вся волшебность светлой нашей славы —
Не все нас окружающие чары —
Не все в нас затаившиеся тайны —
Не все воспоминанья, что, над нами
Замедлив, облекли нас навсегда
В покров того, что более, чем слава».
Эдгар Аллан По
(Перевод Константина Бальмонта)
*****
Вступаю при луне в арену Колизея.
Полуразрушенный, великий и безмолвный,
Неосвещенными громадами чернея,
Он дремлет голубым, холодным светом полный.
Здесь пахнет сыростью подземных галерей,
Росы, могильных трав и мшистых кирпичей.
Луна печальная покрылась облаками,
Как духи прошлого, как светлые виденья,
Они проносятся с воздушными краями
Над царством тишины, и смерти, и забвенья.
В дворце Калигулы заплакала сова…
На камне шелестит могильная трава.
Как будто бы скользят по месяцу не тучи,
А тени бледные… сенаторские тоги…
Проходят ликторы — суровы и могучи,
Проходят консулы — задумчивы и строги…
Не буря на полях к земле колосья гнет,
Пред императором склоняется народ…
И месяц выглянул, и тучи заблестели:
Вот кроткий Антонин и Август величавый,
Воинственный Траян и мудрый Марк Аврелий…
В порфирах веющих, в мерцанье вечной славы
Грядут, блаженные!.. И складки длинных риз —
Подобны облакам… И тени смотрят вниз
На семихолмый Рим. Но в Риме — смерть и тленье:
Потухли алтари, и Форум спит глубоко,
И в храме Юлиев колонна в отдаленье
Обломков мраморных белеет одиноко.
И стонет в тишине полночная сова,
На камне шелестит могильная трава…
И взоры Кесарей омрачены тоскою.
Скрывается луна, безмолвствует природа…
Я вспоминаю Рим, и веет надо мною
Непобедимый дух великого народа!..
Мне больно за себя, за родину мою…
О Тени прошлого, пред вами я стою, —
И горькой завистью душа моя томима!..
И, обратив назад из бесконечной дали
Печальный взор на Рим, они всё мимо, мимо
Проносятся, полны таинственной печали…
И руки с жалобой я простираю к ним:
О слава древних дней, о Рим, погибший Рим!..
Дмитрий Мережковский
*****
Античный храм, проезд триумвирата,
Фонтан волшебный с чистою водой,
Здесь проходили римляне когда-то,
Теперь — турист, пленённый красотой.
Красива древность мраморных строений,
Гранитных пьедесталов и ступеней.
Затмив собой театр и музей,
Стоит безмолвно гордый Колизей.
Теперь пусты арена и ступени,
Что ты хранишь в молчании своём?
Бросает солнце охристые тени,
А ты в глубокой думе о былом…
Разрушенный почти наполовину,
Ты возвращаешь прошлого картину,
Где звуки перемешанный речей
Сменяли звон наточенных мечей.
Ты видел императоров надменных,
Тех, кто убийство сделал ремеслом,
Преступников, отверженных и пленных,
Кто принуждён заняться этим злом.
Ты видел гладиаторские битвы,
Проклятья, стоны, тихие молитвы,
По-разному встречали свой конец
Здесь тысячи измученных сердец.
И на арену падал поражённый.
Как солнце жжёт и как слепит оно!
Театр, для смертей сооружённый,
Плывёт пред взором меркнущим его.
Уродство душ вокруг него сидящих,
На смерть чужую с жадностью смотрящих,
Страшнее, чем его предсмертный стон,
И крик: «Убей!» — летит со всех сторон.
Ликует зритель, с места привставая,
Не пропустить чтоб в этом ничего,
И по губам мертвеющим читая,
Что скажет он в последний миг его.
Убийцу славят,а несчастный дышит
И воплей их почти уже не слышит.
Боль залила сражённого всего,
Пред ним вся жизнь проносится его.
И распалившись видами сражений,
Толпа теперь готова созерцать
Агонию затянутых мучений,
Как хищник будет жертву разгрызать.
Толпа кипит, волнуется, бушует,
Тут демон тьмы победу торжествует.
Что в жизни ниже средь грехов земных,
Чем радость при страданиях чужих?
О, Колизей, песок, что под ногами,
Арена в ярких солнечных лучах,
Пропитаны все кровью и слезами
Погибших средь зверей и на мечах.
Так разве можно камнем любоваться,
Назвав искусством это, восхищаться?
Нет, Колизей, не чудо красоты,
А римская печать позора ты.
А храмы в прошлом — логово разврата,
Излишеств жизни, глупой суеты.
Из них жрецы шли с гордостью когда-то
Смотреть на смерть людскую, слуги тьмы.
Теперь пусты арена и ступени,
Здесь на песке я преклоню колени,
И с трепетом молитву сотворю:
«За то, что всё прошло, благодарю.
За то, что больно им уже не будет,
За то, что смерть к ним дважды не придёт,
И Бог любви мучения остудит,
С глаз просветлевших слёзы их отрёт.»
Предлагаем подписаться на наш Telegram а также посетить наши самые интересный разделы Стихи, Стихи о любви, Прикольные картинки, Картинки со смыслом, Анекдоты, Стишки Пирожки.