Твое-то дело — сторона
подветренная — не до жиру! —
глуха, сонлива и странна,
и растолкать ее — ни в жилу.
Не все ль едино — крестный ход,
поминки по усопшим, быт ли,
когда уже который год
как медитации обрыдли,
когда уже который день
как твой забор обили жестью?
А ты, болезный, словно тень,
недужно харкаешься желчью.
Скули! И погулять в кусты
тебя отпустят, как Трезора.
Чему ж так радуешься ты,
равно спасенный от позора?
Ведь, может, выстроив редут
великий, на твое несчастье,
все зачумленные придут
к твоим воротам постучаться.
Ты где-то видел этот сон
дурной — ну что за наказанье! —
где на тебя со всех сторон
глазеют белыми глазами.
Но, право, причет ни к чему,
и полно крылышками хлопать
по впалым ребрам, потому
что после чувствуешь неловкость
перед лицом дощатым тех,
кто зло подглядывает в щели!
Не предостаточно ль потех,
когда шуты осточертели?
Ведь недолюбленный щенок
взрастет паршивою собакой,
коль благоденствие у ног
гремит пустой консервной банкой.
Игорь Варламов
