Грехопадение — Евгений Вербин

(из христианской мифологии)
— 1 —
Бог в пятницу трудился сверхурочно,
Уж поздний вечер приближался к ночи,
Зефир струился нежный, как зефир…
Пять дней, один, волшебником, факиром,
Работал Бог над сотвореньем мира,
И неплохим он вышел, этот мир!

Но не было у Бога окруженья,
Чтоб восхвалять победы и свершенья,
И Бог сказал себе: «Я — молоток!
Из хаоса извлек я твердь и воды,
Я сушу создал, на небесных сводах
Я солнце, звезды и луну возжег!

Я сотворил и фауну, и флору,
И этот рай, где я тружусь, в котором,
Как говорится, все вокруг мое…»
И слышно было, как вода журчала,
И вдалеке рычало и мычало,
И бекало, и мекало зверье…

Среди веранды, при закатном свете,
Бог восседал на низком табурете.
Уже к концу приблизился аврал,
И завершались творческие муки,
И глиной перепачканные руки
Усталый Бог о ризы вытирал.

А перед ним без речи, без движенья
Стояли рядом два венца творенья,
Адам и Ева. И, величья полн,
В улыбке зубы крепкие оскаля,
Бог завершал последние детали,
Которые подчеркивали пол.

«Ну, всё! Шабаш! Хвала Мне и за это! —
Воскликнул Бог, вставая с табурета. —
Теперь осталось только жизнь вдохнуть!»
И дунул Бог на глиняные лица,
Шлепка обоим дал по ягодицам,
К дыханию подталкивая грудь.

И жизнь вошла и в Еву, и в Адама.
Их встретил Бог как папа и как мама.
«Ну что ж, добро пожаловать в раю! —
Сказал им Бог. — Друг к другу прилепитесь,
Гуляйте, развлекайтесь и плодитесь,
И создавайте крепкую семью!»

«Вопросы есть?» — в губах улыбку пряча,
Бог заключил воззванье к новобрачным.
И вдруг Адам, невежда и простак,
Невинно к Богу обращая очи,
Не утерпел: «Вопрос позвольте, Отче!
Скажите, а плодиться это — как?»

Лица не изменяя выраженья,
Подумал Бог: «Какое нетерпенье!
Оно конечно, им по двадцать лет.
Но мне претит такая развращенность…»
И как родитель, чуя обреченность
Своих надежд, он обошел ответ.

«Сегодня поздно. Завтра же с утра я
Устрою вам экскурсию по раю,
Мы ваш вопрос обсудим заодно…
Итак, до завтра. Почивайте с Богом!» —
Напомнил Бог. «В раю, — добавил строго, —
Сорить, курить и пить запрещено!»

— 2 —

Один оставшись, Бог, владыка рая,
Заснуть не мог. Он в полном был раздрае:
Вопрос Адама в нем сидел, как клещ,
Звучал в ушах, как предостереженье,
Толкавшее в проблеме размноженья
Признать философическую вещь.

Бог рассуждал с логических позиций:
«Итак, плодиться или не плодиться?
Я сам не в счет, я должен быть один!
Я выше всех! Никем не избираем!
Я — истина! Мой суд непререкаем!
Владыка я, хозяин, господин!

Что слабый пол, как сладостный и нежный,
Мне тоже мил, не спорю я, конечно,
Поводит и меня, как мужика.
Люблю девиц! Приятное занятье,
Когда для непорочного зачатья
К ним прилетал бы в виде голубка…»

Бог размышлял: Его величья мера
Как Бога в том, насколько будет вера
В него крепка, наивна и слепа.
А это значит: нужно размножаться
Лишь тем, кто Богу будет поклоняться
И биться лбом с усердием раба.

«Но род людской — от Евы и Адама…
Что будет с ним, — терзался Бог упрямо,
Коль все начнут, как кролики, рожать?
И как же рай? Мне рая будет жалко!
Устроят мне такую коммуналку,
Что самому отсюда — хоть бежать!

Их надо выпроваживать — и живо!
Дождусь демографического взрыва,
Уж будет поздно говорить «Адью!»
Начнут роптать несчетные потомки,
Поднимут бунт… мне не хватало б только
Всемирной революции в раю!»

Бог размышлял: «Проблема — эти двое!
Их надо гнать поганою метлою!
Но надобен какой-нибудь предлог…
Они бы сами свой удел решили,
Когда бы грех какой-то совершили…
Но что грехом я посчитать бы смог?

Да, я сказал «плодитесь» им, родимым,
Снабдив при этом всем необходимым.
Лишь ноу-хау затаил… Ха-ха!
Мне кажется, на этом-то этапе
Я и найду, чтоб дело было в шляпе,
Какое-то подобие греха…»

Поправив нимб, сползающий на ухо,
Подумал Бог: «Что есть влеченье духа?
Любовь ко мне — пока спокойна плоть!
Боюсь, не будет преувеличеньем,
Когда скажу, что плотское влеченье
Стократ сильнее. И — прощай, Господь!

Они на ложе позабудут Бога!
Вот что годится в качестве предлога
Считать совокупление грехом!
Отсюда вывод: надо, чтоб de facto
У них дошло до полового акта,
А как дойдет — так я их прямиком…

Но мне однако ж надо изловчиться:
Ведь все должно само собой случиться.
Бог никогда ни в чем не виноват!
Пускай они не думают, что я, мол…
Ведь кроме Бога существует дьявол
И кроме рая существует ад…»

— 3 —

Адам и Ева выспались хреново:
Все было им диковинно и ново,
Тем более, что спали меж зверей.
И врозь притом. Самцов и самок вздохи
Будили их, вовсю кусали блохи,
Комар пищал, не умолкал ручей…

Бог поджидал их, окрыленный планом.
Стоял туман, как жидкая сметана,
В тумане солнце плавало, как блин.
Но Бог, как будто родом из деревни,
И в этой мути находил деревья
И рвал плодов целебный витамин.

Он показал и яблоки, и груши,
Их мыть не надо, только рвать и кушать,
Как все плоды, какими полон сад:
Хурму, бананы, финики, кокосы,
Нектаринки, грейпфруты, абрикосы,
Лимоны, апельсины, виноград…

Бог параллельно сеял просвещенье:
Мол, избранность — великое везенье,
Призвал подумать о добре и зле,
Сказал, что ждет их светлая дорога,
Чтоб рай хранили, как зеницу ока,
Что этот рай — единый на земле!

Что это наше общее богатство,
Где торжествуют равенство и братство
И невозможен чей-то произвол…
Так Бог, Адама пестуя и Еву,
Их заодно к гранатовому древу,
Как было им намечено, подвел.

Бог чувствовал: за ним везде шпионя,
Возможно, дьявол укрывался в кроне.
Удобного сообщника ища,
Бог компромиссом не гнушался явно:
«Где я сплохую, подстрахует дьявол!
Уж действовать, так лучше сообща!»

И Бог сказал, в гранат указкой тыча
И громкость речи резко увеличив,
Чтоб дьявол слышал, если он вблизи:
«А вот чего вам дСлжно опасаться!
К нему не смейте даже прикасаться,
Не то что есть… вас Боже упаси!

Тут дело не закончится поносом!
Гранат опасен, ибо судьбоносен!
В единый миг вся жизнь пойдет вразнос…»
На Еву посмотрев не без ехидства,
Отметил Бог: у ней от любопытства
Как будто даже вытянулся нос…

«Зерно легло в удобренную почву, —
Взбодрился Бог, — уж вижу я воочью,
Что тактика сработает во всем!»
Спросил с участьем: «Вы в изнеможенье?
Я думаю, вопрос о размноженье
На пару дней еще перенесем.

Ведь признано почти единогласно,
Что воздержанье вовсе не опасно
И вашему здоровью не вредит.
Прекрасен целомудрия цветочек!
Зато потом, попробовав разочек,
Почувствуете зверский аппетит!»

— 4 —

А дьявол, правда, укрывался в куще
И слышал все, что молвил Всемогущий,
И сразу догадался, что к чему,
И женщиной, как тайной, озабочен,
Подумал он, что «право первой ночи»
Принадлежит, естественно, ему!

Казалось бы, склони пред нею выю!
Но дьявол видел женщину впервые,
По сути дела, девственником был.
Не оснащенный опытом порока,
Терялся он, не знал, с какого боку
К ней подойти, чтоб оказался мил.

За нею следом он ходил часами,
Он на гранат указывал глазами,
Губами шлепал, будто бы жует…
Однако Ева с самого начала
Вниманья на него не обращала,
Хоть видела, что на нее клюет.

Он продолжал наглядные уроки,
Он делал ей похабные намеки:
Сжимал кулак и перст в него совал.
Он мел нашел и, Еву просвещая,
Все ей представил на заборах рая,
Включая непристойные слова.

Ей дьявола ухаживанье льстило,
Она барьер меж ними опустила,
Чтоб речи были странные слышны.
И, подхватив заслуженную льготу,
Он ей травил такие анекдоты,
Что сам краснел. А Ева — хоть бы хны!

Похоже, не смущенная нимало,
Она в них ничего не понимала
И оценить их соли не могла.
Граната не отведав, очевидно,
Она была как женщина фригидна
И на сближенье с дьяволом не шла.

Характером владея своенравным,
Она была упряма и тщеславна,
Как женщина. (Таких, как Ева, тьма!)
Чужой совет или чужое мненье
В ней тут же вызывали возраженье,
Ей главное — сама! сама! сама!

Она вскипала, злилась, раздражалась,
Она протестом бурным разражалась,
Она иначе просто не могла.
Она сама бы так же поступила,
Но для нее невыносимо было,
Когда б совет сторонний приняла.

И дьявол, не насильник, а угодник
И соблазнитель, но не греховодник,
А в женской психологии — профан,
За Евою напрасно увивался
И разбудить в ней чувственность пытался,
Играя перед нею балаган.

Он проявлял немалую сноровку:
Он делал на рогах татуировку
И красил шерсть в различные цвета,
В ней выстригал прогалы и дорожки,
В губу и в нос вдевал себе сережки,
Сверкал кольцом на кончике хвоста…

В сердечке Евы зрела непокорность:
«Чего он хочет? Очень уж напорист!
А этот хвост понравится кому ж?!
И эти рожки — тоже не подарок!»
Решила Ева: «Дьявол ей — не пара!
В конце концов, у ней законный муж.».

— 5 —

А между тем, на дереве высоком
Уже гранаты истекали соком.
Но вот проклятье! Ну куда б ни шли ,
Прогуливаясь райскими садами,
Адам и Ева, ноги будто сами
К предательскому дереву вели!

Адам кипел: «Какая подоплека —
Растить плоды, в которых нету прока?!
И почему в них кроется судьба?»
От жажды знанья что ни день сгорая,
Он из себя, от страха умирая,
По капельке выдавливал раба.

Взрывалась Ева: «Это же бесстыдство!
Я чувствую: умру от любопытства!
Бог попросту морочит нам мозги!
Он проверяет нашу дисциплину.
Но мы же — люди! Мы уже — не глина
Та, из которой делают горшки!»

Так постепенно зрело возмущенье,
И вот у Евы лопнуло терпенье:
«А, будь что будет! Бог нас покарай!
Давай, Адам, с заказанного древа
Вкусим плоды! Давай?» — спросила Ева,
И ей Адам ответствовал: «Давай!»

Выплевывая косточки граната,
Оглядывал Адам запанибрата
И груди Евы и ее живот.
Но вдруг смутился, удивясь немало,
Что все лицо мучительно пылало,
И понял вдруг, что он уже не тот.

И Еву будто поразило током,
И у нее самой пылали щеки,
Но отчего — ей было невдомек.
И вдруг она — о таинство момента! —
Срывает лист у фиги и зачем-то
Им прикрывает складку промеж ног.

Адам ей вторит будто бы с испуга…
Они стояли друг напротив друга,
И каждый лист придерживал, чудак.
И, чувствуя какой-то непорядок,
Адам с трудом еще пытался спрятать
То, что уже не пряталось никак.

Такая странность Еву оскорбила.
«Адам, ты что? — обиженно спросила. —
Не хулигань! Какая срамота!»
Она прочла бы все нравоученья,
Когда бы вдруг сладчайшее томленье
Не ощутила низом живота.

Настойчивое, властно и незнамо,
Оно звало поцеловать Адама,
И, чувствуя испарину в паху,
Она к нему решительно шагнула,
К его губам отчаянно прильнула,
Как и ее — в гранатовом соку.

Адам и Ева крепко обнялись, но
Не взяли в толк, что оба держат листья,
И те к ногам упали озорно.
И Ева удивилась бесконечно
Тому, что в пах ее уперлось нечто,
Чему еще названья не дано.

И молнией мелькнувшая догадка
У Евы в теле отозвалась сладко:
«Ах, вот в чем дело! Стало быть, Господь
Их создал так, забавник и хитрюга,
Чтоб стали дополнением друг другу,
Две плоти слив в единственную плоть!»

Все остальное не тянулось долго.
Трава под ними, что нежнее шелка…
Беспамятство, бесчисленные «ах!»
Объятий стиск и душная неволя,
И Евы крик от страсти и от боли,
И кровь у ней на алых лепестках…

А дьявол видел, ревновал и злился,
И так башкой о ствол с досады бился,
Что обломил до половины рог!
Таков живот — насмешник и мучитель!
В актеры метишь, а сидишь как зритель
И думаешь: «Ведь так и я бы мог!»

— 6 —

Но, погружен в духовные занятья,
Бог не имел о новости понятья.
Лишь ангел, инспектировавший сад,
Явясь к нему пред ужином, в докладе
Оповестил, в свои бумажки глядя,
О недостаче. Да, пропал гранат!

Бог сразу догадался, чтС случилось,
Подумал с облегчением «Свершилось!»,
Довольный тем, что вовремя допёр,
Как поступить, дабы в грядущей драме
Святым остаться, а они бы сами
Себе и подписали приговор!

«В чем их вина? Ни мало и ни много, —
Отметил Бог, — непослушанье Богу!
Я — ни при чем, я сам не виноват!
Поступок назову «грехопаденьем»,
И пусть ему поищет объясненье
Мой будущий церковный аппарат!

А штрафникам надежду дам авансом:
Вернуться в рай они имеют шансы,
Когда помрут и обратятся в прах.
Но век должны трудиться и плодиться,
И на меня, любимого, молиться,
И прозябать на собственных харчах!»

Адама с Евой тут же выселяя,
Бог принял меры по охране рая,
Велел ворота запирать ключом.
Ввиду ЧП признал необходимым
В привратники назначить херувима,
Вооруживши огненным мечом.

Адам и Ева уходили, каясь,
В слезах о камень каждый спотыкаясь,
И Бог махал им нимбом. И суля
Печалей тьму, в густых туманах тая,
Навстречу шла никем не обжитая,
Никем не населенная земля…

Евгений Иванович Вербин, 2007 год