Стихи о Житомире

Город любимый, родная провинция,
Бегал когда-то здесь маленьким принцем я,
Школа, трамвайчик, Садовая улица,
В детстве казалось, что всё в жизни сбудется.
Тополь высокий у дома со ставнями,
Как же он вырос со дня того давнего,
Куст бузины, и жасмин, и акация,
Шепнувшие слово «эвакуация».
Я ездил повсюду и видел немало,
Но был со мной город, где солнце смеялось,
Где краски так ярки, как в красной смородине,
Где запахи детства и скрипки мелодия.
Город любимый, родная провинция,
Ближе, дороже не знаю столицы я,
Тетерев-речка меж скал и бульвары
В памяти сердца, как лучший подарок.

Вилен Киль

*****

Место есть в городе, милое с детства,
То, что досталось согражданам в дар.
То, что оставил потомкам в наследство
Прежний хозяин — барон Шодуар.

Белый туман над рекою взлетает,
Капли росы превращаются в пар…
Двое влюблённых о чём-то мечтают
Там, где когда-то мечтал Шодуар.

Ранней весной малахитовой, летом
Рады здесь празднику, звону фанфар.
Может, на нас через стёкла лорнета
Смотрит с небес весельчак Шодуар.

Листьев осенних янтарь опадает,
Осень украсила старый бульвар.
Слышишь, тропинкою бодро шагает
Бравый гуляка, барон Шодуар.

Лучшее вряд ли отыщется место.
Весело каждому, мал ты, иль стар.
Праздник сердец. Не смолкает фиеста.
Низкий поклон тебе, де Шодуар!

Белозерский Владимир

*****

На Старом Бульваре кружится листва,
Влюблённым слегка улыбается Пушкин,
И кружатся в вальсе стихи и слова,
И воздух наполнен прозрачною грустью.

Протяжно и глухо считает «Биг Бен»
Часы и столетья над городом древним…
Он молод душою и ждёт перемен,
В нём тянутся к небу дома и деревья.

Троллейбусы важно топорщат усы,
Когда, словно птицы, летят над рекою.
А мост через Тетерев, словно весы,
Подвешенный к небу гигантской рукою.

Базары гудят, словно улей в жару,
От них в стороне есть особое место —
Приходят туда все, кто верен перу,
Кто пишет стихи и прекрасные песни.

И есть на Михайловской свой вернисаж:
Там ветер богемный — кафе и картины.
Там высится церковь над ними, как страж,
И липы о чём-то поют без причины.

Уютный мой город — мудрец и чудак,
Сынами твоими гордится планета.
И счастлив я тем, что приехал сюда,
В мой город любви, вдохновенья и света.

Воронова Татьяна

*****

Брожу средь гулкой сонной тишины
Забытых Богом узких переулков.
Тут звуки города почти что не слышны,
Лишь только отзвук отдалённо-гулкий.
Как будто бы не изменился век —
Спокойно бытие, неторопливо,
И я иду без путеводных вех
Хранилищами древнего архива,
Где между живописных стеллажей,
Расставленных по рангу и порядку,
По недосмотру строгих сторожей
Играет время в салочки и прятки.
Здесь каждый дом — музейный экспонат.
Фасады — живописная обложка.
Открыты двери, словно фолиант,
Случайный взгляд поймаешь из окошка.
Вот сохнет разноцветное бельё,
Весёлый лучик пляшет в водоёме.
Разнежилось домашнее зверьё
В полуденной спокойной полудрёме —
Уснула кошка — завсегдатай крыш,
Под звонкий щебет воробьиной стаи.
Вот кто-то громко крикнул курам: «Кыш!»
Вот заскрипели старенькие ставни,
Заскрежетал калиточный запор…
Превозмогая леность, сон и негу,
Взлетел петух на крашеный забор
И громко загорланил: «Ку-ка-ре-ку-у-у!»
Слезится от жары сосновый тёс,
Смола янтарной капелькой искрится.
Свернулся у забора рыжий пёс…
Но времени нельзя остановиться,
И мир летит — натянуты бразды,
Лишь там, в аллеях, отзовётся эхом,
Мелькнёт лучом блуждающей звезды
То, что воспел земляк — Шолом Алейхем.

Белозерский Владимир

*****

Серый город, без выбора ставший судьбой.
Мне почти пятьдесят. Я всё время с тобой.
Я всё время в тебе. Будто выхода нет.
Фонарей твоих матовых призрачен свет.

Площадей полуночных звенящий набат.
Бег вдоль улиц пустых без оглядки назад.
А направь в подворотню опасливый бег:
Там застыл во дворах девятнадцатый век.

Там встают, как в кино из могил мертвецы,
Коммуналок лихих внеземные жильцы.
Город жита и мира, да как бы не так.
Я на лбу ощущаю твой памятный знак.

А зарежешь однажды в ночи под ребро:
И на трупе моём выжжешь тоже тавро.
Что ж ты снова, Житомир, хмуришь кущи бровей
Круговою порукой своих кумовей?

Что ж ты вновь ненасытным вампиром из ран
Тянешь редкую кровушку житомирян?
Не цепляет тебя список жертв и обид:
Кто тобою распят, кто тобою убит.

Ничего, не беда, доживу как-нибудь
Чтоб упасть на твою безразличную грудь.

Озарянин Олег

*****

Кладбище польское, кладбище русское,
Домики древние, улочки узкие,
А на окраине стертою фрескою
Всеми забытое кладбище чешское.

Между деревьев во дворике тихом
Строгий портал — лютеранская кирха.
Храм златоглавый Преображения,
Рядом костёл — находи утешение.

Все мы под небом, все мы под Богом.
Мирно стоит меж домов синагога…
Издревле к этой земле прикипели
Русские, немцы, поляки, евреи.

Ветхий и Новый Заветы да Тора
Всё перемешано. Это — Житомир!

Белозерский Владимир

*****

Житомир в июне

Невесомые тени сползают
С фонарей, постаментов, домов
С нафталином отравленных спален
Колоколен, скамеек, углов
В кружевные жемчужные звуки
Прорываются нервно басы
Водосточные ржавые трубы
Пьют с газонов прохладу росы
Из подъездов застиранных, рыхлых
Из бетонных расщепленных чрев
Выползают Альцгеймера мысли
Престарелых покинутых дев
Оловянною жижей сочится
Суета удлинённого дня
В ней трамвай, чертыхаясь, влачится
Тишину за кварталы тесня
И жара, опрокинув жаровню
Растекается зноем окрест
Запечённою чёрною кровью
По окраинам плавится лес
Спит река, задохнувшись в заливах
Под зелёною плесенью ив
Город лёг на холмы и в низинах
И как старец уставший, сварлив
То сопит, задыхаясь в отдышке
То ворчит безо всякой нужды
Королёв в обветшалом пальтишке
Вылезает с гранитной скалы
Разбрелись купола по Подолу
Призрак замка парит над горой
И воздетые кисти костёла
Погружаются в шар золотой
Сизой дымкою льётся истома
Обрываясь слезой янтаря
Горизонт растворяется в дрёме
Став дорогою вглубь пустыря…

*****

Поэма «Житомир»

Махнём, мой друг, в Житомир,
Полмира облетим,
Жив город наш, в котором
Остались мы детьми.

Пройдём с автовокзала
По Киевской, давай,
Листва шепнёт устало:
С приездом в отчий край.

Помедлим на Московской
У рыночных ворот,
Напротив дом громоздкий,
Кто жил — тут не живёт.

На улице Базарной,
Вон, в переулке том,
Кирпичный двухэтажный
Дом, ты родился в нём.

А рядом палисадник,
Жасмин и бузина —
Играли «битой в складник»,
Монетами звеня.

Стучали тут телеги
По камням мостовой,
На Житний рынок летом
Мы бегали с тобой.

Свидетель непричастный —
Крыльцо, как эшафот,
Здесь мой отец прощался,
Когда пошёл на фронт.

Какие георгины
Цвели в садах родных,
Как сердца именины
Из детства до войны.

Здесь память — тротуары,
И память — самокат,
Где особняк с оградой —
Был Монастырский сад.

За пепинкой-кислицей
Нас, пацанов, влекло,
Теперь — чужие лица,
Но окна за углом…

Цветные вставки эти
Остались с детских лет,
А сада и соседей —
Да и страны той нет.

Сюда в сорок четвёртом
Домой вернулись мы,
Казался город чёрным,
Сгоревшим и пустым.

Базарная, двенадцать —
Квартиру — занял вор,
Куда нам с ним тягаться,
Он местный прокурор.

На Хлебной — где Гончарный
Был переулок, в нём
В хатёнке, крытой дранкой
Ютились всей роднёй.

В домах дымили печи,
А по нужде — во двор,
На окнах каждый вечер
Все ставни — на запор.

День, ночь — тянулись сутки,
Как с цепью кандалы,
Махорку в самокрутках
Курили пацаны.

В тринадцать риск понятен,
К нему бежит душа,
Нам, трём друзьям, приятель,
Продал свой Пэ-Пэ-Ша*.

Винты скрутив с приклада,
Сняв круглый диск, зато
Ты ловко ствол приладил
Подмышкой, под пальто.

Безлюден сад прекрасный,
А в глубине — сортир,
На пень поставив каску,
Устроили свой тир.

А в мае, в сорок пятом —
Проснулся ночью люд,
Когда из автоматов
Палили вверх — салют!

На улицах плясали,
Рыдал аккордеон,
Все чувства вдруг прорвались,
Как первый майский гром.

Надеялись — построим
Иную жизнь теперь,
Пролилось море крови,
Семьи нет без потерь.

Носили мы пилотки
И брюки-галифэ,
По фене наши глотки
Орали громко «фэ»

Армейские обноски,
Я быстро к ним привык,
Как финский ножик, острый —
Отточен был язык.

Мы пели «Аникушу»
Под Лещенко, взахлёб,
Взлетали наши души
В неведомый полёт.

Казался нам мещанством
Быт местечковый весь,
Мне плакать бы от счастья,
Что мама рядом есть.

…Вернёмся по Садовой
К Михайловской, туда,
Где были мы готовы,
Гулять хоть до утра.

Там в тесном кинозале
Трофейных фильмов строй,
Нам мир открыл — узнали,
Что есть — совсем другой.

Пел итальянский тенор
«Не забывай меня»,
И — словно двигал стены,
Ход времени менял.

С Михайловской до школы
Пять-шесть минут ходьбы,
В ней Яков Львович Волок
Стучался в наши лбы.

Учитель с Божьей искрой,
Его ученики
В Москве, в Новосибирске,
В Америке — мозги!

Вот Чудновская — рядом,
На Замковой горе
В три этажа, нарядный
Бордель был при царе.

Забрали всех весталок,
И затворили дверь —
Погас фонарик алый
Дворца продажных дев.

С тех пор и говорили:
Всё сделали не так:
Ну, в городе прикрылы,
Страна — большой бардак!

Ещё квартал, и сразу —
Театр — детства сон,
Был я в цыганку Азу
Отчаянно влюблён.

Боль вечного вопроса
Узнал и этот зал —
За Ариэль Акоста
И за себя страдал.

Тут Певный нам по сути
Устроил мастер-класс,
Солдатской пляской судей
Олимпиад потряс!

Тогда нас под прицелом
Держал коварный глаз,
А в Доме Офицеров
Мы танцевали вальс.

Затем свернём к Бульварам,
Все встречи были там,
В сиреневом угаре
Провинциальных драм.

Поэт на пьедестале
Без рук — убогих боль,
Мы с детских лет познали
И дружбу, и любовь.

Азартный Дима Кофман,
Добрейший Боб Кушнир,
Дня не было без хохмы,
Чтоб кто ни учудил.

Чернявский на Бульваре
Беседовал «за жизнь»:
Ты комсомолка, Лара? —
Устав велит: ложись!

Его приятель Нарбут
Брезгливо морщил нос,
Ты лезешь слишком нагло —
Как выпивший матрос.

Давал урок он просто —
Вёл деликатно речь:
Позвольте… с папироской…
В постельку с Вами лечь.

Есть свежий анекдотик?
Гонитель тут-как-тут:
Однажды к непогоде
Был ребе с паствой крут…

Здесь мы впервые стали
Брать на разлив вино,
Когда товарищ Сталин
Готовил нам погром.

Мой дед шептал молитвы,
Предчувствуя беду,
Тогда в космополиты
Нас записали вдруг.

И мудрый дядя Михель
Поддразнивал меня:
Без лжи твоя мэлиха**
Не может жить ни дня.

Краснодеревшик-мастер,
Насмешливый пророк,
Он знал: Советской власти
Недолговечен срок.

С ним спорил я, упрямый,
Я верил в ерунду,
Мой чубчик кучерявый
Резвился по ветру.

Пол-жизни можно нудно
Топтаться в темноте,
Чтоб осознать вдруг мудрость
Своих родных людей.

…А вот библиотека
На Пушкинской — зовёт
Нас вспомнить прелесть смеха
Остаповских острот.

«Динамо» сладкой болью
Даст в сердце пас затем,
Ах, мяч ты наш футбольный,
Куда ты залетел?

Ты помнишь — Асик Фельдман
Весь год не стриг волос,
Фанат, команде предан —
Пост символичный нёс.

Сегодня всем известен,
Не только — шахматист,
Он в органах у женщин
Большой специалист.***

Пройдём мы сквось бульвары
Туда, где над рекой
Каньона вид и скалы,
Как вечности покой.

Природный скульптор высек
Нам профиль из скалы,
И гордый Чацкий мыслит
О будущем страны.

Там были наши пляжи,
Где юности загар
На нас уже не ляжет,
Не тот уже закал.

А стройная Диана
Свой сохранила шарм
И парк ваш идеальный,
Барон де-Шодуар.

Ваш замок и картины
Всё унесло волной,
Мы плыли с Октябриной —
Соломенной вдовой.

Над нами колыхался
Свод неба голубой,
Мы плыли в вихре вальса,
Кружила нас любовь.

Внизу — дерев макушки,
Пацан стоит в трусах,
Где вы, мои подружки
И славные друзья?

Мир юности огромен,
В мечтах ты вдаль паришь,
Теперь родной Житомир
Милей мне, чем Париж.

Кладбищенские плиты
Всех близких предков тут,
Мы ими не забыты —
Они нас берегут.

Шар солнца, словно в сказке
Поджёг весь горизонт,
Его закат прекрасней,
Чем был его восход.

Девчонки в жёстких джинсах
Ждут-заждались ребят,
А тени наших жизней
На лавочках сидят.

Вилен Киль, 2001 год
___________________________

* ППШ — пистолет-пулемёт Шпагина
** мэлиха — власть, режим (идиш)
*** А.С.Фельдман — Заслуженный врач Украины